Сибирские огни, 2013, № 3

АНАТОЛИЙ КИРИЛИН НУЛЕВОЙ КИЛОМЕТР наконец, не догадался ухватиться за низкий бортик бассейна. Мы выкатились на мозаичный пол купальни, все так же не отпуская один другого. Есть несколько вопросов, на которые я никогда в жизни не смогу дать ответа. Один из них: сколько времени все это продолжалось?.. Помню, мы несколько раз возвращались в бар, кутаясь в простыни, грелись возле остывающей печки парной, снова прятались от жары и нехватки воздуха в прохладной купальне. А в голове у меня едва теплились абсолютно никчемные, хотя и знакомые мысли: почему нас никто за все это время не побеспокоил? Неужели мой друг специально перекрыл все ходы и выходы, чтобы нас не потревожили? И вроде бы должна же быть какая-то Нина... где она? Потом все изменилось — в который уже раз за нынешний вечер! А изменилось следующим образом. Мы сидим в баре, в бокале у меня какая-то бурда из тех, что заказывают девчонки-первокурсницы в дешевых кафешках. Напротив меня Мария Сергеевна, моя начальница, и выглядит она точно так, какой я вижу ее ежедневно с девяти до семнадцати, — подтянутая, модно и недешево одетая, тронутая космети­ кой, точно отмеренной дорогим визажистом. И смотрит она на меня, как в то самое урочное время — рассредоточено, размыто. Вот она встает со своего места, вот укладывает что-то в свою сумочку, встряхи­ вает своими светлыми, приведенными в полный порядок волосами. — Поехали?! — приказывает и вопрошает одновременно. — А можно, я еще посижу здесь?.. В эту минуту я напоминаю себе школьника, отпрашивающегося с урока. Она пожимает плечами и направляется к выходу. В дверях останавливается. — Кстати, Мария— это Маша и есть. Лето заканчивается, это видно по всему: листья падают, еще не желтые, но уже сухие, хрустят под ногами. Вечера короче и холодней. Облака размазаны по небу в неуверенности— собраться им в кучу или рассеяться. И только резеда по-прежне­ му одуряюще кружит голову, не сдается. Я ловлю себя на том, что делаю круг за кругом около отметки нулевого кило­ метра. Будто пытаюсь начать заново отмерять какой-то неведомый путь — и сбива­ юсь, сбиваю сь. Откуда? Куда? Зачем?.. Вечные вопросы, самые просты е. И за малым исключением— безответные. Театральные афиши истрепал ветер времен. Нашим актерам афиши не нужны Меньше всего мне хотелось бы сейчас идти домой, но именно это я и сделал. Я никогда не включаю свет, шагнув в прихожую, в какое бы время ни появлялся здесь, — сначала захожу в комнату, осматриваюсь. Что я там намереваюсь обнару­ жить каждый раз — не знаю. Сегодня, благодаря этой привычке, я не разбудил ее. Она раскинулась поперек нашей лежанки, нагая, хрупкая и удивительно бледная в последнем свете умирающего дня. У меня перехватило дыхание от радости и горя, накативших одновременно. Так, очевидно, обретают уже ставшую безнадежной потерю. И тут же теряют вновь. Стараясь двигаться бесшумно, я вышел за дверь. Я не мог сейчас оставаться с ней, не мог ни будить, ни прикасаться, ни даже обмолвиться словом. Ведь я только что был с той, другой, так похожей на нее и так непохожей. И вот я снова у нулевого километра, будто нет в моем городе другого места, другого пути, будто нет у меня выбора. Занавес. Все как в театре: короткая пьеса— и целая жизнь. Но здесь театр абсур­ да — жизнь пролетела в мгновение, ее разглядеть не удалось. А что в антракте? Рюмка коньяка в верхнем буфете? Двое-трое знакомых, подчеркнуто гордо киваю­ щих: видишь, и мы — театралы? Нет, не вспоминается ничего. Не было никакого 132