Сибирские огни, 2013, № 3

АНАТОЛИЙ КИРИЛИН НУЛЕВОЙ КИЛОМЕТР предал. Но для полного и окончательного счастья мне не хватало самой ничтожной малости — бутылки пива. Превозмогая боль и ужас, вызванный перемещением в пространстве, я дополз до холодильника. И что же?.. Она там была! Одна в этом страшном белом безмолвии. Первая дурацкая реакция — мне стало обидно за нее: это кто же тебя, милая, оставил здесь на съеденье пустоте или на разор случайного упыря?.. Но я спасен!.. Вот дьявол! Когда же я перестану вздрагивать от неожиданности, едва увидев начальницу! Иногда я почти уверен, что становлюсь свидетелем какого-то немысли­ мого превращения, происходящего в тот самый момент, когда я распахиваю двери. Только что, мгновение назад, за этим столом сидела она — и вот уже передо мной совсем другой человек. Впрочем, я говорил уже, что они похожи, только цвет глаз, волос, кожи— это все другое. Возможно, постаравшись, я обнаружил бы еще какие- то детали, но сама мысль об их похожести возмущала меня. — Итак, — начал я, будто наш разговор был прерван совсем недавно. — Где же наша сотрудница? Или я, согласно вашему идиотскому внутреннему уставу, не вправе знать это?.. Игра продолжается. Правила по-прежнему неизвестны. И кто-то теряет рассудок Я ожидал чего угодно — взрыва негодования, презрительного «пшел», пустого взгляда... Но начальница лишь улыбнулась (ее улыбкой!) и сладко потянулась: — После работы, дорогой... Хорошо? И, подхватив со стола несколько папок, стремительно вышла. Вот тут я точно понял, что схожу с ума. «Дорогой»! Я сошел с ума, но не оглох, это точно. Д орогой . Какая, к черту, работа! И вот очередной звонок. — Дорогой! Ты не удивляйся, так получилось. я в Америке. Думала, меня будут возить по всяким вашингтонам и нью-йоркам, а попадаются какие-то тихие места. Американцы такие потешные, улыбаются все время и говорят, что у них нет гипертонии. У нас же от нее помирает каждый третий! А все потому что у них почти нет проблем или они не принимают их близко к с е р д ц у . Мы сейчас в мес­ течке, называемом Уэллсли. Здесь знаменитый колледж, в котором — представля­ ешь! — преподавал сам Набоков. Тут неподалеку полянки, на которых он ловил своих бабочек. Он занимался лепидоптерой, вернее, отрядом чешуекрылых, и знал о них все — эволюцию, ареалы, таксопомию, морфологию . Набоков говорил о бабочке, наколотой на булавку, что она переживет свой прах. Помнишь, Пушкин о своих стихах: «Душа в заветной лире мой прах переживет и тленья у б еж и т .» А Набоков — о бабочке. И он же ограничивает срок стихов, которым, как он счита­ ет, нужна тысяча лет, чтобы умереть. Какая-то тысяча, господи!.. Алло! Ты меня слышишь? — Я тебя не слышу. Я даже видеть тебя перестал . Ты какая?.. — Здесь жуткая жара — мозги слипаются, ходишь все время в мокрой футбол­ ке, ужасно хочется пить. Ты не скучай, дорогой! Я скоро приеду и привезу тебе одну замечательную штучку. Пока, пока! Целую! «Надо все это заканчивать!» — твержу себе с самого утра и не знаю, с чего начать. Выбросить из головы — это, разумеется, первое. Уволиться, чтобы не ви­ деть ее никогда. Уволиться, д а . Можно ли излечиться от любви?.. Есть ли жизнь на Марсе?.. Начальница сидит на своем месте, направив взгляд куда-то мимо монитора. — Меня не покидает ощущение, что все это ваши проделки. — Я тоже обычно при первой встрече утром здороваюсь, — молвит она, счас­ тливо улыбаясь. 128