Сибирские огни, 2013, № 3

АНАТОЛИЙ КИРИЛИН НУЛЕВОЙ КИЛОМЕТР Один освободил свою измученную душу, другой упражняется в познании родного языка В общем, я не удержался, чтобы не высказать обиду, тем самым поставив себя в положение побежденного. Да какого черта! Положение... приложение... изложе­ ние... Мне сейчас слова надоедают еще до того как они произнесены. Мне они действуют на нервы. Какой-то идиот придумал их, с тех пор нет больше ничего, только они. «В начале б ы л о .» Ха-ха! Это так, всего лишь фраза, привычное звуча­ ние. Оно, это слово, в середине. И в конце. Сумеете — проверьте! Один мой знакомый принял смерть, сидя в кругу семьи, в полном сознании. Неожиданно для всех потребовал бумагу и карандаш. Написал ровным почерком: «Все! Мне конец!» — и умер. Я бы отнесся к этому жесту с пониманием, если б он говорить не мог, если б ему вдруг захотелось запечатлеть на бумаге свою после­ днюю волю, начертать что-то сокровенное, греховное или стыдное. А вот т а к . Смерть неповторима в каждом отдельном случае, надо ли ее украшать? Впрочем, о каких это украшениях идет речь? Все те же слова! Разница — на бумаге. А на месте род­ ственников я бы использовал эти слова в качестве надписи на надгробии. Представ­ ляю подобную эпитафию . Загадка! Прочел прохожий— и задумался: казалось бы, здесь покоятся все, кто в разное время уже принял свой конец. Какой смысл возве­ щать миру без того очевидное? Или речь идет о каком-то ином измерении конечно­ сти? Может, кончилась чья-то бессмертная душа — возможно ли такое вообще? Измыкалась, истощилась, отмаливая грехи того, в чьем теле была постояльцем. Все началось намного раньше. За ее столом сидела другая; я был чуть моложе, до дня нашего знакомства думая, что свобода — это самое главное в жизни. Мне казалось, будто она, та, другая, думала так же. Более дурацкой конторы, чем наша, наверно, найти было трудно. Я сижу за своим столом, изучаю сообщения в Интернете и в печатных изданиях, где упоминается наша продукция или фирма. Она за столом напротив занимается тем же самым. Начальница отдела, удивительно красивая стерва, сводит наши отче­ ты и отправляет в другой отдел. Сводит и сводит, — яоб этом не слишком задумывал­ ся. Наивный дурак! Она все объяснила мне, когда я показал число на моей зарплат­ ной квитанции: «-16». — У тебя именно на столько сообщений меньше, чем у меня. — Значит, выходит, мы контролируем друг друга? — уточнил я. — Вроде того. Разговор этот состоялся давно, когда мы еще не были вместе, да и вообще имели друг о друге отдаленное представление. Но с тех пор у меня ни разу не было числа с плюсом. Может, и раньше тоже не было, откуда мне знать. Квитанции стали выдавать на руки не так давно. Она, сколько ни просил, никогда не показывала мне свои цифры. Скорее всего, щадила, поскольку у нее наверняка начисления были выше. Я определил начальницу стервой еще до того как узнал про свои минусы, после лишь утвердив это звание. В толковом словаре мне не очень понравилось значение звучного и многозначительного слова — падаль, мертвечина, дохлятина. Я решил, что в словарях напутали. И еще больше уверился в этом, когда прочитал в каком-то романе, как русский эмигрант объяснял своему немецкому другу, что стерва — это чисто русская характеристика женщины, ее не перевести, не объяснить. Начальница сидела в одной комнате с нами, но была далека, как крайний фла­ жок на карте продвижения нашей продукции. Вон там она, где-то на Курильских островах. — Как думаешь, кто такая стерва? — спросил я однажды у нее. — Думаю, женщина, которая умеет обращаться с мужчинами. Они и придума­ ли это слово, вкладывая в него самый различный смысл. В отместку.