Сибирские огни, 2013, № 3

АНДРЕЙ ЦУНСКИЙ ГОРЯЧАЯ ВОДА ISOLATION Итак, наши квартиры получили полный комплект оборудования для доставки горячей воды, но без самой воды, и по здоровенной дыре в самом, можно сказать, потаенном уголке. Некоторое время, пока дом был гигантской коммуналкой, эти отверстия хотя и мешали, но не слишком. Но все меняется... Кто-то из дома уехал, перебрался в другой город, разменял квартиру, умер. Кто-то поселился в их кварти­ рах, кто-то народился... Оставшиеся ссорились, мирились, заводили новых друзей, менялся состав традиционных компаний. После Кубка Канады никто уже не собирал соседей у единственного на весь подъезд цветного телевизора, — телевизоры стали цветными почти у всех. Во всех квартирахустановили домашние телефоны. Проигрыватели и магнито­ фоны тоже приобрели почти все, каждая квартира потребовала акустической неза­ висимости. Ждать милостей от жилконторы уже не собирались, стали заделывать дыры самостоятельно, забивать фанерой, цементировать. Леша, сын дяди Эйно Леша приезжал из Полярных Зорь и рассказывал о своей новой работе. Он уже не строитель, он «эксплуататор» им же построенной атомной станции. У него от восхищения горели глаза: — Вы не представляете себе, как это интересно! Год назад он подарил мне кассету с Ленноном . Я помогал отцу подставлять дюймовую доску под фанерный щит. Сверху дядя Эйно уже положил арматуру, сетку, собирался лить цементный р аствор . Чернобыль будет потом. А тогда была какая-то другая авария, совсем неболь­ шая. Леша умер от лучевой болезни. Он весил меньше сорока килограммов. Мне уже не так горько. Ком в горле стоит, — но у меня уже есть опыт. Умерла одноклассница от заражения крови, а одноклассник— от рака. Погиб на заводе Коля Васильев. Умер Юрий Львович. Мертвый, он был совершенно не похож на себя. А на его рабочем столе нашли фотографию, на которой он, доверяя своей по-детски безукоризненной интуиции, написал сверху: «Вспоминайте меня веселым!» Через несколько дней, прорыдавшись, я вдруг понял, что вспоминаю его и улыбаюсь. Мне уже не надо помогать папе держать доску — она встала как надо, но я все равно стоял рядом, рядом с папой мне спокойнее. Нам обоим не по себе порознь. Я снова вспом­ нил сначала Лешу, а потом Юрия Львовича. И почему-то вообразил его скачущим на коне рядом с Юлом Бриннером. Дядя Эйно не плакал при нас. А еще — он не любил беспорядка. Он давно мечтал заделать эту дыру. Джон Леннон поет из магнитофона: — People say we got it made, Don’t they know we’re so afraid Isolation, We’re afraid to be alone. Everybody got to have a home. Isolation. Мы слышали, как сосед аккуратно шлепает мастерком раствор на нашу фанер­ ку, на сетку, выравнивает ровный пол сверху шпателем. Шуршание стихло. Дядя Эйно всегда считал, что горе должно быть отделено от счастья — стеной, полом, потолком. Отверстие исчезло. Дядя Эйно запечатал дыру, которую бесстыдно уст­ роенный уклад проделал в его доме. Еще мы разобрали никому не нужную старую антресоль и выкинули весь хлам из дома, даже сдали в пункт приема вторсырья старые газеты и тряпье. За это нас одарили правом купить три блока жевательной резинки и книг на выбор: историчес­ кие романы писателя Балашова, «Проклятых королей» Мориса Дрюона или роман неизбежного Дюма— «Асканио», который приемщица называла «Асканио Ново». Вместо книг мы взяли еще два блока жвачки. Поделились по честному: папе тоже