Сибирские огни, № 12, 2010

одно. Или — вообще ничего. Ни разумного, ни доброго, ни вечного. В лучшем случае. Ну хоть ты тресни! Лишь народишко, лишь он один не подводил начальников и вождей своих, переводясь легко, становясь «ничем», как бы играючи, естественно, так сказать. Независимо от способа осуществления. Хоть в темницах гноби дурака, хоть топи, как кутенка, хоть кожу с него с живого сдери иль в печь сунь вместо поле­ на — все одно в масть получалось! Возможно, что ни в одном государстве на свете властям так лихо не катило. А человек, даже если он руководитель самого высокого ранга, он ведь все равно человек лишь. Грешен и слаб он, и потому всегда стремится повторять и повторять то, что у него получается лучше. Если душевнее всего выходит чморение собствен­ ных подданных — значит, ситуация эта и будет воспроизводиться в будущем чаще прочих. С тем же вероятием, с каким, к примеру, солнце восходит на востоке, а заходит на западе. Таковы уж законы психологии, против которых не попрешь... В свое время, в попытках докопаться до истоков пресловутого российского фе­ номена «народочморения», Долота добрался до фольклора даже. До сказки народ­ ной про кузнеца-умельца... Помните? Решил однажды сын-кузнец мастерством блес­ нуть перед батюшкой своим. Пригласил отче в кузенку. Разогнал горны, расплавил руду. И попросил дать ему задание на изготовление любой вещи. На заказ. Отец выбрал борону. Сын, предвкушая успех заслуженный и скорый, горячо взялся за дело свое горячее. Но, как ни тщился, не вышло ничего. Не борона выковалась, а безобразие форменное. Материал только перевел, стервец! Но он оказался челове­ ком упорным, настойчивым и, к чести своей, даже виду не подал. Наоборот, как мог, попытался переломить ситуацию в пользу свою, вновь обратился к отцу с тем же вопросом, что и в первый раз: что, мол, еще сделать? Только теперь — из той, несо- стоявшейся уже, бороны. Ибо материалу-то другого больше нету. Почесал отец «репу», повертел уродину в руках, прикинул — вроде бы, на лопату материалу еще хватало. Должно было, во всяком случае, хватить. И заказал сынку лопату. Опять затюкал молотом добрый молодец-удалец, пуще прежнего мехами запыхал. Начал лопату ладить. Но вот беда: и лопата не выковалась! Опять вместо нужной в хозяйстве вещи лишь обрубок уродливый получился. Ни землицы изделием этим не вскопать, ни в овраг выбросить — люди засмеют... Но в третий раз взял слово незадачливый кузнец: «Знаешь, батюшка, а давай-ка, я тебе лучше “пшик” сделаю, точнее, пока­ жу?» «Как это “пшик”?— удивился отец, но на всякий случай разрешил: — Давай, черт с тобой». А что же, скажите, еще делать ему остается, коль у сына руки не из того места растут? (И отца, кстати, тоже можно понять: родная кровь, как никак). Раскалил «гермес» наш докрасна несостоявшуюся «борону-лопату», прихватил щипцами, да со всего размаху вогнал, жаркую, в кадку с водицей холодной! На кон­ трасте температур сыграл. И не зря, как выяснилось, старался. Огласилась кузня шипением, повелась паром — в двух шагах не видать ни хрена! «Вот, — с гордостью воскликнул сын, когда туманное марево рассеялось, — видишь, какой у меня “пшик” замечательный вышел! Всем пшикам — пшик!» Чумазое лицо трудоголика, покры­ тое бисеринками пота, едва ли не сияло от счастья: угодил-таки, справился!.. Примерно так же, по мнению Долоты, обстояло дело и с большинством россий­ ских управителей: за какое доброе дело ни возьмутся — все из рук валится. Или перекалят материал, или не дотюкают. Или не раскочегарят, как надо, горн, или рука­ вицы забудут надеть, руки о заготовку обжигают. Единственное, что лихо получалось в итоге — тот самый «пшик»... Особенно часто сказка эта, с «пшиком», почему-то вспоминалась Долоте, когда наблюдал он из окна кухонного (из него лучше всего видно было) за участившимися в последнее время салютами праздничными. Самое же любопытное заключалось в том, что и народ-то уже как бы и не возражал против экспериментов, которые осуществляли над ним власти, со време­ нем привыкаешь ко всему. К чморению— тоже. Может, это какой-то новый, неизве­ стный науке, вариант синдрома «стокгольмского»? Смирился, выходит, окончатель­ но. Исправно умирал, ничего не скажешь, как назначено и где велено. По первому, так сказать, призыву. Десятками, сотнями тысяч, миллионами дуба давал. Дуплился, жмурился — любо-дорого посмотреть, голова к голове, ноги к ногам — аккуратно! В отдельные исторические периоды (голь на выдумки хитра) даже в штабели приспо­ АНДРЕИ УГЛИЦКИХ *Й№Ь АНГЕЛ ЗА ЛЕВЫМ ПЛЕЧОМ