Сибирские огни, № 12, 2010

АЛЕКСАНДР ГОЛУБЕВ ЗА ЧЕРНОЙ ПУСТОШЬЮ Соседу по палате два санитара вводят аминазин. Он сопротивляется, кричит — еще не привык. Санитары уходят. Сосед хрипит и ворочается, койка скрипит. Его зовут Камилл. Он прилетел с планеты Далекая Радуга. За время полета он оброс щетиной. Ему около пятидесяти. Углы рта в пене. Глаза мутные и прон­ зительные. — Где мой шлем? — Я не знаю. — Волна идет стеной, — вдруг начинает он рассказывать: — Черной стеной. После нее— скалы и обугленная земля. Они покрыты серым пеплом. Все, кто был на планете, умерли. Я умирал три раза. Ламондуа говорил, что главное — изначальный эксперимент, а Малянов — его последствия. Они оба погибли. Оба неправы. Проиг­ рали. Победила волна... А я не могу умереть. Человек — машина. Но каждый раз рождаться заново очень больно. Они успели выслать звездолет с результатами. Нельзя на Земле ставить такие эксперименты. Я должен предотвратить это. Входит врач. Ее зовут Валентина. Она в белом халате, голубая заколка в волосах. — Отдайте шлем, — просит он. — Зачем? — Я хочу спасти человечество. — Зачем вам шлем? — Это часть меня. Она пожимает плечами и уходит. Камилл засыпает. Наконец-то. Скоро он забу­ дет про шлем и про свою страшную волну. Да и имя тоже. Он будет следить за сменой зеленого и белого за окном. Как я. Я тоже засыпаю... Внезапно я просыпаюсь и открываю глаза. По полу ползет большой таракан. Он живет здесь почти так же давно, как и я. Таракан ползет по ножке стула. Добравшись до верха, он замирает и вдруг начинает увеличиваться, пока не превращается в ры­ жего человека в кремовом костюме. Человек сидит, вытянув ноги и скрестив на груди руки, ехидно глядя на меня. Мы молчим. Я не хочу с ним разговаривать. Он ничему не верит. Он во всем сомневается. Мне надоело его убеждать. — Что, так и будем молчать? — наконец спрашивает он. У меня дергается веко. — Раньше ты был разговорчивей, — продолжает он. Я молчу. То было раньше. Человек в кремовом костюме кивает на Камилла: — Ты не поверил ему. Он не поверит тебе. — А чему верить? — не выдерживаю я. — Ничего не было. Я все забыл. — Ничего не было? — высоко поднимает он свои рыжие брови. — Ну как же! Было ясное летнее утро, и ты шел по Никольской сопке... .. .Было ясное летнее утро, и я шел по Никольской сопке, по глинистой дороге вдоль гребня. Слева был уходящий вниз склон, весь в каменных березах, а справа — отвесный скальный обрыв и синяя Авачинская бухта. И тогда на самой кромке обры­ ва я увидел его. Это был Кутх. Он сидел на корточках и смотрел на горы за бухтой. Он был выше меня. И похож на ворона с человеческими ногами, заросшими черной шерстью, только вместо пальцев — большие когти. Я спугнул его, он посмотрел на меня яростными зелеными глазами, протяжно каркнул и с шумом замахал крыльями. Я замер. Он отвернулся и снова стал смотреть за бухту. Потом он опять оглянулся на меня своими зелеными глазами, в которых была уже не ярость, а печаль, распустил крылья и взмахнул ими. Он не полетел. Он просто падал, и когда ударился о галечный пляж, раскололся на тысячи осколков... Человек в кремовом костюме укоризненно качает головой: — Ты все помнишь! Ты не сможешь это забыть. Еще хранишь этот камешек, ты его не потерял? Я испуганно засовываю руку под матрас. Пальцы натыкаются на ребристый холодный обломок величиной с грецкий орех. Это не камешек, это частичка разбив­ шегося о берег Кутха. Я знаю, я верю, что когда-нибудь он родится заново, а сейчас