Сибирские огни, № 12, 2010

Мэтр с сожалением признает вещь не очень удачной. На этот раз заветная си­ няя папка не раскрылась. В утешение Наталии мэтр шутит: — Знаете, Наталия, ваши стихи почему-то вызывают ассоциацию с охотой на уток. Как говорится, целились в уток, а попали в любовь! Слово берет начинающая, но уже пожилая поэтесса. За свое умение писать невероятно длинные стихи по принципу: что вижу, о том и говорю — ее прозвали Корякской песней. На этот раз она радует нас сценарием в стихах к пионерской линейке, который написала по просьбе старшей пионервожатой школы, где училась ее внучка. Сценарий увесистый, листов на пятнадцать. — Конечно, я не буду вам читать все, я только хочу показать вам лучшие, с моей точки зрения, стихи. Лучшие, с ее точки зрения, стихи представляют собой речевки: «В небе алая заря, это отблеск Октября!»,«Смирно встань, четвертый класс, слушай партии приказ!», «Мы шагаем дружно в ногу, пионерам дай дорогу!». Полное оптимизма чтение Корякской песни будит в памяти полузабытые звуки барабанной дроби, красные галстуки и топот пионерских дружин в школьном спорт­ зале. — У меня вдогонку и в тему есть отличные детские стишки, — заявляет Венька: К черту райские дали И икон образины, Всех святых расстреляли И облили бензином! — Это профанация и глумление! — возмущается поэтесса. — Дмитрий Аниси­ мович, я требую, чтобы Иванов не читал порочащие мои стихи свои... какие-то частушки. Это совсем не к месту. И очень глупо! — Взвейтесь кострами, Корякские песни... — бормочет Венька. — Иванов, прекрати юродствовать. Мое терпение не беспредельно, — сверкает молнией со своего Олимпа Сударев. — Слушай, а тебя Бурлаков сегодня в гости приглашал, — толкает меня в бок неугомонный Иванов. Женька Бурлаков, как мне недавно объяснили, это отец русской демократии нашего города, тот самый бородач в кримпленовом костюме, сидевший рядом с Венькой на моем первом лито. — Пойдешь? Кстати, у него сейчас на руках «Гадкие лебеди» Стругацких. Зап­ рещенные, между прочим. Можешь взять на пару дней. Я киваю ему головой и встаю: — Дмитрий Анисимович, у меня тут кое-что новенькое появилось. — Хорошо! Творят прозаики. Рассказ? — Нет. Не идут рассказы. Стихи. — Ну, что ж. Еще лучше. Слушаем! — Названия еще нет. Почему про Нью-Йорк — не знаю. Просто получились вот такие стихи: Когда небосвод захлебнулся солнцем, Нью-Йорк, как свернувшийся в кольца удав, Блестя чешуей этажей оконцев, Смотрел на Христа, в нем Христа не узнав. Печальный Христос прошагал Бродвеем, Сметая хитоном окурки и пыль. А сзади толпа извивалась змеем, Который тянулся на тысячу миль. И взгляды людей, будто сигареты, Оранжево тлели тревожным огнем. И были вопросы их без ответа: — Что сделают с нами? Куда мы идем?.. АЛЕКСАНДР ГОЛУБЕВ ЗА ЧЕРНОЙ ПУСТОШЬЮ