Сибирские огни, № 12, 2010

ПИДЖАК Говорят, Кит когда-то и вправду был почти таким же огромным, как и тот, что в морях-океанах водится. К нынешним-то годам Кит сдал: и живота прежнего нет, и плечи опустились, да и руки как плети из пиджака выглядывают— страх божий, а не человек. Правда, в том пиджаке Кит все еще прилично смотрится, недаром на заказ вещь шита в старые времена. Про пиджак Кита разговор особый. Пиджак свой Кит называет «свадебным» и надевает только по особым случаям. И поносить дает только на свадьбы, похороны и юбилеи. Пиджаков таких в бараках нет ни у кого — синий, «с искрой», из нездешнего матерьяла — ну чисто заграница; да и шили его, Кит говорит, венгры, а ткань вовсе индийская. Появиться в такой красоте никому не зазорно: ни участковому на День милиции (у них, служивых, это последний писк, «по-гражданке» в кабак нарядиться), ни жениху иль свидетелю. Особенно Кит любит давать пиджак на свадьбу — и подглядывает потом у ресторана, как носится вещь, как на нее смотрят. Да и уход особый нужен за ним — рукава Кит запрещает прострачивать, если длинноваты кому — только «наживу- лить», не более. И в карманы лезть не позволяет — те вообще зашиты от греха, а в карманах несколько плоских камушков-голышей лежат, чтобы, значит, на бедрах пообтягивало, а то, признаться, на любом надевшем, кроме высоченного Кита, пид­ жак в пояснице начинает оттопыриваться фалдами, как у буржуя какого. Зато — с искрой. Пиджак надлежит вернуть Киту в прежнем виде, почищенным и отглаженным, Киту он и самому нужен для тех самых «особенных случаев». «Особенными» он называет дни, когда кто-нибудь в бараки дите привозит из роддома. Тут уж всем известно: через час жди Кита при полном параде, в пиджаке и стареньких брюках, с деревянной красотой в руках. Это, значит, Кит в подарок кро­ ватку-колыбельку принес, со снимающейся стенкой, с вышлифованными до блеска перекладинами — чтобы чадо занозу не поймало, с вензельками и завитушками красными по всем стойкам. Ну, молодые, конечно, благодарят, Кит принимает с молодым папашей три рю­ машки, не больше, и уходит, дело свое он сделал. А уж вечером в тот день гуляет от души, широко, с песнями, с рыданием навзрыд, разве что без драк — Кит мужик мирный. Почему рыдает — особо не признается, ну да мало ли поводов у мужика слезу уронить — вот, ни кола особого, ни двора, бараки да жизнь холостяцкая, детей не нажил, с бабой не пожил, да и года-здоровье... Здоровье Кита и подвело. Оказалось, недуг его точил давно, вот и вес он расте­ рял, а там уж и метастазы полезли — дело привычное, сам-то он с Апатитов, что ли, или где там у нас карьер с той дрянью радиационной. Родни у Кита не нашлось, имущество поделили соседи, только пиджак повисел еще какое-то время в пустой комнатенке — никто не решался его взять, а в гроб положили в простом, хэбэшном. Потом уж теща участкового к себе в сарайку тот пиджак повесила и еще какое-то время им все пользовались, кто хотел — не брезго­ вали, что покойника вещь. Но только следить за пиджаком больше было некому, рукава пообтерлись, пуговицы, на десять раз переставленные, растерялись, да и кар­ маны кто-то суетливый надорвал, высыпав голыши. В правом накладном кармане участковый нашел старую открытку. Черно­ белую, таких нынче не делают. На обложке была нарисована маленькая колыбель с младенцем — без матери, виднелась только чья-то рука, держащаяся за край. На обратной стороне было выведено крупным старательным почерком: «; Доро­ гой Никитушка. Ты теперь уже знаешь, что я наделала — прости меня за это и себя не вини. Пойми, не могу я больше так, грех я на себя взяла, мне и искупать». И все. Внизу только подпись: «.Твоя Катя». С красными завитушка­ ми на букве «К». СЕРАФИМ № КРАСКИ ВРЕМЕНИ