Сибирские огни, № 12, 2010

заброшенный сарай — завернутое в бархотку и перевязанное каким-то шнурком- аксельбантом сокровище. Среди золоченых звездных орденов, нашивок, значков и медалей в глаза броса­ лись круглые бляхи без рисунка и с надписями, выдавленными на них арабской вя­ зью, — про такое я даже не слышал. Много было наград с почти понятными и знако­ мыми кириллическими текстами, где, как мы разобрали, встречались «честь» и «доб­ лесть». Было и чудом сохранившееся «благодарственное» послание, как-то хитро называвшееся на языке тех времен, от какого-то неясного нам «государя», датиро­ ванное чем-то вроде 76-го года, — что нас сильно удивило, ибо, судя по ветхости письма, оно никак не могло быть свежим, нашего года, да и с государями в середине семидесятых было как-то скудновато. Сокровища, к сожалению, надо было возвращать — и больше я их никогда не видел, только наутро пришла заплаканная Женька, держась за руку высокого, сухо­ парого, скуластого, с огромными надбровьями и вороньего цвета волосами, со­ бранными пучком сзади, мужчины, который наклонился ко мне, отчего его глаза страшно выпучились, и он стал похож на Ромку-цыгана, нашего соседа, прижив­ шегося с русской теткой и каждую осень ругающегося со своими соплеменника­ ми по поводу возвращения в табор, — и как-то утробно, не шевеля губами, сказал с пугающим и незнакомым акцентом: «Забуд. Навсэгда забуд! Нэ выдэл, нэ зна- ишь!» — развернулся и пошел обратно, таща за собой Женьку, которая виновато озиралась, пытаясь показать мне, что ничего сделать не могла против такого страш­ ного дядьки. Позже оказалось, что это был и впрямь ее родной дядя, приехавший из Болгарии (еще одна удивительная кровь) и в тот вечер не обнаруживший семейной реликвии в тайнике. Домик Женькиной семьи стоял на окраине бараков, он был самым красивым среди окружающих халуп — с высоким забором, за которым, как нам всегда каза­ лось, росли невиданные ягоды и происходили волшебные, запретные для нас вещи, с разросшимися ранетками и двумя кленами, с которых по дороге в садик было удоб­ но рвать «вертолетики» -—семена, кружившиеся и впрямь в танце, напоминающем полет вертолета. В дом нас, ребятишек, никогда не звали, что было удивительно по местным меркам, ибо среди барачных жителей было принято кормить всех, кто пришел вмес­ те с твоим ребенком, сколько бы там ни оказалось сорванцов, и никто никогда не сердился на таких «обжор», за исключением пары скряг. Но у меня мы бывали постоянно, моя бабушка любила расчесывать Женькины волосы, густые, темно-русые, чуть волнистые, спадавшие косой челкой, а-ля Мирей Матье, со лба — на зависть моей маленькой сестре, у которой были уже длинные осанистые пряди почти до пояса, но, увы, совершенно прямые, без всякой волны... Мы быстро лопали со сковородки уже подоспевшую молодую картошку, обжарен­ ную крупными ломтями на сливочном масле, посыпанную укропом и мелко по­ рубленным чесноком, заедали «бычьими» помидорами, которые «фыркали» стру­ ями спелого сока из прорвавшейся дырочки, «уделывая», конечно, нас при этом, несмотря на все причитания бабушки, отказывались от теплого компота в пользу холоднючего, до ломоты зубов, кваса из подпола — и бежали назад, играть в «вой- нушку» или прыгать с сарайки на помоечную кучу — «кто дальше»... Так незаметно пролетело лето, подошло 1-е сентября, наш, первоклассников, первый день в школе. Кто-то в компании был постарше, кто-то из сверстников — еще детсадовский, ну а мы с Женькой были записаны в один класс и отправились в школу в сопровождении родителей. Школьная мальчишеская форма страшно чесалась с непривычки, но пуговки на ней так блестели, погончики так напоминали о военных наших играх, что потерпеть временные чесоточные трудности — стоило. Ну а Женька выделялась среди одинаковых белых фартучков и черных или ко­ ричневых платьиц своим «заграничным» видом. Ведь и платье-то у нее было совер­ шенно нестандартным, узким, каким-то «взрослым», к нему прилагались туфельки, без всякого каблука, но формой тоже напоминавшие мамины «лодочки», отчего СЕРАФИМ КРАСКИ ВРЕМЕНИ