Сибирские огни, № 12, 2010

преобладали бывшие и действующие чекис­ ты. Таким образом, хоть и шуточно, но Зазуб­ рин определял свой новый роман как род бо­ лезни, наваждения, от которого побыстрей бы избавиться. (3) Ненастоящие люди Ирония и самоирония остаются ведущим тоном и мотивом «Заметок». Восполнив про­ бел «Литературной пушнины» и докладов-ста­ тей 1927 года, где среди портретов-шаржей не было самого'Зазубрина, он находит новый ра­ курс приема: шаржевость, карикатурность озна­ чает теперь химерность творчества этих писа­ телей. В их «коробах», т.е. в произведениях — «пахнущие трупы расстрелянных и улыбающи­ еся женщины, бандиты и честные труженики, звери и птицы. Они лежат, покорные и тихие, потому что они... ненастоящие. Они химеры, созданные писательским воображением». От­ бирать произведения для публикации — зна­ чит «рыться в этих коробах» в поисках удачно сделанных «вещей и вещиц». А «редакцию, где галдят писатели», в основном поэты, и где «дым, треск, шум, крики, хохот», Зазубрин срав­ нивает с сумасшедшим домом. Иронически, ко­ нечно. Но далее Зазубрин проговаривается, уже без иронии: «Недавно был в нескольких психи­ атрических лечебницах. Пока еще не лечился сам, а искал там “героев” романа своего това­ рища». Главным был, естественно, Срубов (в романе он, значит, тоже сходил с ума, как и в повести?). Это многозначительное «пока еще не лечился сам»— шутка, метафора. Но Зазубрина всегдатянуло к патологиям, что, как видно, бес­ покоило его. И тогда приставания «моего това­ рища»,заставляющего писать «Щепку», можно сравнить с явлениями Ивану Карамазову черта: «Мой товарищ будет держать меня за бороду и советовать: — ... Вчера мы оставили с тобой ав­ томобиль с приговоренными в воротах Губче- ка. Сегодня надо его вывести за город и начать расстрелы». «Щепка» пишется на грани «нена- стоящести», почти помешательства. Зазубрин поддается на уговоры, бросает редакторскую работу, открывает «толстейшую папку», чтобы «думать о том, что думал чекист, когда ему при­ шлось расстреливать женщину, которую он лю­ бил». Надо еще выяснить, что «читали наши герои в 21 году». В книжном шкафу появляется пестрый набор книг: «Геология Сибири», «Го­ сударство и революция», «Дрессировка живот­ ных». Вновь ирония, шарж, сумасшедшинка? Но и грань, за которой отделить нормальное от не­ нормального, шутку от серьезного все труднее. Отсюда и слова: книги «наши... но они чужие». Таковы и сами они, писатели, на грани настоя­ щего и ненастоящего. (4) Настоящие люди Проясняют ситуацию люди, в «настоя­ щее™» которых усомниться нельзя. Это партийные деятели высшего ранга, первые люди СССР, они потому настоящие, что в их сознании — «планы грандиозного перестроя огромной страны». Зазубрин приезжает на ХУсъезд ВКП (б), чтобы убедиться в этом. С помощью Сырцова, который, кстати, не сра­ зу дал согласие, но потом напутствовал его как «беллетриста». Теперь понятно то, что многих тогда удивило и возмутило: Зазубрин уделяет так много места описанию внешно­ сти партруководителей потому, что ему надо убедиться в их «настоящести» на физичес­ ком, материальном уровне, «на ощупь». Да и «товарищ» требует, «толкает» в бок: «— Ведь ты напишешь то, что ни один стеног­ раф в мире не запишет». О съезде, таким образом, пишет не просто Зазубрин, а автор «Щепки» — чекистского, кровавого, рас­ стрельного романа, чей герой сходит с ума. Есть ли оттенок этой сумасшедшинки в опи­ сании собрания партруководителей? Несом­ ненно. Если не аналогия с редакцией-«су- масшедшим домом», то инерция этого срав­ нения. Со сменой «химерного» стиля на «ре- портажный». С присутствием нормального и ненормального. «Настоящие люди» — прежде всего люди: как они говорят, едят, ходят, во что одеты, какие у них лица, одеж­ да. И Зазубрин увлеченно записывает: Г. Петровский — «типичный рабочий», лю­ бит есть бутерброды с чаем во время речей ораторов. О Рыкове: «Говорит, положив руки в нижние карманы жилета», «на губах у него часто усмешка», «иногда он нервничает, вол­ нуется». О Сталине: «всегда спокоен», «хо­ дит по президиуму с трубочкой, улыбается», любит брать «за талию или плечи двоих и толкает их друг на друга», у него «рябова­ тое, серое лицо под низким лбом с негну- щимся ершом черных волос», «в докладе он был как-то по-настоящему, по-большевист- ски груб», «носит неизменный свой зеленый френч, серые, мятые, свободные штаны и простые сапоги». И вдруг — о мертвом Ле­ нине. Не случайно, наверное, «мой това­ рищ», пишущий «Щепку», сидит рядом: «На съезде Ленина нет», его «набальзамирован­ ный труп... лежит под стенами Кремля. Ног­ ти на руках у него чернеют. Неправильная или не к месту приведенная цитата из книг Ленина кажется мне его мертвой рукой с почерневшими ногтями». Это «щепкинс- кое» сравнение как раз приоткрывает подо­ плеку такого почти шаржевого описания глав­ ных фигур съезда. Есть тут и «гиньоль», о котором говорил Итин, и репортажность за­ писной книжки, то «ремесло», перо «бел­ летриста», которым он пишет свои «Замет­ ки». Еще больше места, слов, красок уделя­ ется Бухарину. «Был он, как маленький рыжий попик, с петушиным легким хохолком на го­ лове, вышедший побеседовать в ясный пого­ жий денек с прихожанами». Но тут же он ви­