Сибирские огни, № 12, 2010

Зазубрин отвечает Горькому уже душевнее, исповедальнее. Эпистолярный дружеский контакт, вызывающий на откровенность, на­ лаживается. В марте-апреле темп переписки ускоряется до промежутка почти что в десять дней. К этой эпистолярной откровенности Зазубрин был уже подготовлен почти эписто­ лярной «Литературной пушниной» и эссеис- тическими пассажами своего мартовского, 1927 года, доклада. И, конечно, «Заметками о ремесле», написанными, как мы знаем, еще до начала переписной эпопеи с Горьким. 3. Глазами «Щепки» Странные они, эти «Заметки о ремес­ ле». Проза в них переходит в очерк и обрат­ но, вымышленные герои соседствуют с ре­ альными, и все это окутано атмосферой ка- кого-то беспокойства, тревоги, почти стра­ ха. Перед чем-то то ли хорошим, сулящим ра­ дость, новые победы, в том числе духовные, толи плохим, катастрофическим. Сам Зазуб­ рин формулирует эти свои смутные броже­ ния в категориях «настоящий — ненастоя­ щий». Понять редактора «СО» можно: как раз тогда, в декабре 1927 года, заявила о себе группа «Настоящее», шумно и назойливо рек­ ламируя свой будущий одноименный жур­ нал. Зазубрин отказаться от участия в нем не мог — клятвы в верности пролетлитературе обязывали и связывали. И дружба с Сырцо­ вым, который «настоященцам» покровитель­ ствовал и на официальном уровне, как сек­ ретарь Сибкрайкома. Зная Александра Кур­ са, главу «Настоящего», Зазубрин представ­ лял, что это будет за журнал, но выхода не было. Раздвоенность, спутница всей его, особенно «красной» советской жизни, вновь обострялась. И это запечатлелось в «Заметках» са­ мым вызывающим образом. Здесь действу­ ет, наряду с автором, т.е. самим Зазубри- ным, «мой товарищ», тоже Зазубрин, но другой. Тот, который попал однажды в под­ вал ЧК, чтобы реальнее, правдивее напи­ сать роман о чекистах и их специфической деятельности. Будто это не Владимир Зазуб­ рин писал «Щепку», а кто-то другой, с по­ хожей биографией. Хочет ли Зазубрин, та­ ким образом, дистанцироваться от себя как автора «Щепки» образца 1923 года, осудить? Или, наоборот, оправдать, понять, сделать частью себя, своей личности, обрести це­ лостность, «настоящесть»? Определить точ­ но эту уклоняющуюся от ясности мысль не­ возможно. На поверхности — только иро­ ния, тень насмешки над тем, в чем ему са­ мому, без помощи, не разобраться. Хотя бы изобразить, описать: может, все и прояснит­ ся? Попытаемся вникнуть и мы, как это уже не раз делали ранее, по главам «Заметок». (1) Любезный товарищ и писатель Зазубрин, не называя имен, описывает предысторию своей «Щепки». «Любезный товарищ», подойдя в перерыве «многолюдно­ го собрания» к «молодому писателю», автору книги, где так реально описаны расстрелы, приглашает его прийти к нему в ЧК «посмот­ реть». В здании ЧК Канска (местным жите­ лям по сей день известен этот «белый трехэ­ тажный каменный дом») хозяин показывает пришедшему альбом, по-видимому, пригово­ ренных к расстрелу, с лицами, искаженными страхом. Потом товарищ по просьбе писате­ ля показывает, «как они падают», стонут, что говорят, что «кричат в последнюю минуту» и, наконец, где «падают в последний раз». Все это и «рассказы десятков людей» «молодой писатель» «тщательно записал». Мрачное, страшное не отвратило, а наоборот, вызвало прилив вдохновения. Сначала «выросла» по­ весть, потом роман. Зазубрин сообщает важ­ ную новость: «Роман этот будет скоро закон­ чен и напечатан, и здесь нет надобности из­ лагать его содержание». «Щепка» должна была появиться в «СО» и вполне вероятно, что она была мало похожа на ту, которая нам ныне из­ вестна. Ибо Зазубрин в конце 1927 года не тот, что в 1923-м, времени повести «Щепка». Он созрел для компромисса с пролетписателя- ми, СибАППом и, если с уверенностью го­ ворил о публикации в «СО», значит, было в ней что-то и «сибапповское». Впрочем, пуб­ ликация Зазубриным в №№ 1-2 1928 года возмутительных для «настоященцев» произ­ ведений и статей вроде бы говорит об обрат­ ном. Как было на самом деле, сказать невоз­ можно из-за отсутствия романа «Щепка». (2) Мой товарищ, Игру в «моего товарища», т.е. самого себя и в то же время как будто и не себя, Зазубрин продолжает и развертывает. Он рассказывает свою/«его» биографию: как по­ сылал до революции рассказ в одну из «Правд», как «в 20-м году, очнувшись после трех недель тифозного бреда», начал писать роман, в 21-м издал его, получил пять мил­ лионов рублей и потратил их на дрова — все это реальные факты жизни реального Зазуб­ рина. Идея нового романа возникла после знакомства с «любезным товарищем». И вот тут nota bene: «5 лет» «мой товарищ» «раз­ рабатывал найденную (золотую) жилу» и «теперь его работа близка к концу». В этих словах ощущается и радость от окончания долгой работы, и чувство облегчения, по­ скольку этот «товарищ», т.е. его alter ego, «надоедал и мешал мне». С самоиронией, похожей, впрочем, на рассказ выздоравли­ вающего тяжелобольного, он повествует о том, как этот «товарищ» «диктаторски опре­ делял круг моих знакомств», среди которых