Сибирские огни, № 12, 2010

Марьям ВАХИДОВА С ВЕРОЙ В СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ... Духовное состояние чеченского общества в период пребывания Льва Толстого на Кавказе и влияние Чечни на духовно-нравственные поиски молодого Толстого * О том, почему Толстой, повторяя вслед за Лермонтовым, называет и свою жизнь чьей-то «глупой шуткой», это отдельная ис­ тория, но ответ именно на этот вопрос дал бы нам понять всю противоречивость этой фигуры и всю трагичность его ухода... Не забегая вперед, обратимся к юноше Льву, ко­ торый «с 16-ти лет перестал становиться на молитву и перестал по собственному побуж­ дению ходить в церковь и говеть»3, не отри­ цая при этом Христа (как пророка) и Его учения. «Единственная истинная вера моя в то время была вера в совершенствование. Но в чем было совершенствование, и какая была цель его, я бы не мог сказать...»4, цити­ рует из «Исповеди» Толстого дочь его Алек­ сандра, составившая книгу о своем отце, опи­ раясь на широко распространенные источни­ ки. В попытках понять родного человека, А.Л. Толстая, как и сторонние исследовате­ ли, обращается к его художественным произ­ ведениям, отождествляя автора с созданны­ ми им героями. «Описывая своего героя в “Казаках”, не о себе ли писал Толстой», — за­ дается дочь вопросом, цитируя из повести: «Для него не было никаких — ни физичес­ ких, ни моральных — оков... У него не было ни семьи, ни отечества, ни веры, ни нужды. Он ни во что не верил и ничего не призна­ вал. Но, не признавая ничего, он не только не был мрачным, скучающим и резонирующим юношей, а, напротив, увлекался постоянно»5. Можно было бы понять дочь, которой, на момент смерти отца, было всего 26 лет, если бы не Лермонтов, который к этому воз­ расту уже завершил свои земные дела, а Тол­ стой зачитывался им всю жизнь. К сожале­ нию, дочери Толстого — Александра Львовна ... Умственно неверующим я стал очень рано; очень рано очистил то место, на кото­ ром стояло ложное здание'. ...жизнь моя есть какая-то кем-то сыг­ ранная надо мной глупая, злая шутка2. Л.Н. Толстой и Татьяна Сухотина-Толстая — в своих книгах так и не приблизили к нам своего отца, не сде­ лали понятнее, не сняли многочисленные воп­ росы, ответы на которые сделали бы фигуру Льва Николаевича менее «загадочной». Остается признать, что ни во что не ве­ рующим, ничего не признающим, постоян­ но увлекающимся, но с «верой в совершен­ ствование», приезжает Толстой в Чечню, где годом раньше уже начал осуществлять свою непротивленческую миссию шейх Кунта-хад- жи Кишиев. Учение шейха — непротивление злу насилием — Толстой привезет в Россию, где оно приобретет искаженные формы и чер­ ты, в отличие от наставлений шейха, которым духовный учитель человечества неуклонно будет следовать до конца своей жизни. Утверждать, что, находясь в Чечне, Тол­ стой оставался равнодушным к учению шей­ ха, значит признать его слепо-глухо-немым, поскольку мы не найдем имени Кунта-хад- жи в подробных дневниках молодого чело­ века, искавшего ответы на те же вопросы в то же самое время. Утверждать, что, интересуясь амери­ канским непротивленцем Гаррисоном и пе­ реписываясь с Ганди, работающим в Юж­ ной Африке, Толстой, так и не вспомнил о чеченском непротивленце, который в 1864 году уже «пострадал за веру» (о чем всю жизнь мечтал Толстой!), — значит принизить гений Толстого, а не значимость фигуры шейха. Называя Гаррисона «одним из величай­ ших людей не только Америки, но и всего мира»6, выписывая из Штатов его биогра­ фию, написанную Оливером Джонсоном, и считая, что «уже то, что Гаррисон был непро­ Доклад, читанный в Академии наук Чеченской республики 19 ноября 2010 г. (Грозный), а также 25 ноября 2010 г. на Международном Толстовском форуме (Москва).