Сибирские огни, № 12, 2010

не тридцать веков назад. Но ни Кирилл, ни Лиза не делали этого — в глазах читалось только удивление при встрече с незнаемым миром и вряд ли там, на непростом пере­ крестке тысячелетий, дети призадумались, что все увиденное на Калбак-Таше древнее всех камней Европы, по которым возил их отец, будь то Италия или Германия, где многие следы палеолитической древности смела, поглотила беспощадная цивилиза­ ция новейшего времени. Придет свое время, и ребятня когда-нибудь вспомнит-заду- мается, что где-то в горах алтайских при взгляде на точечно выбитый рисунок, незави­ симо от мысли, посещавшей молодую голову, мгновенно замыкалась дуга времени, и точка начала этой дуги опиралась на загорелые камни Калбак-Таша, а другой ее конец уходил в неведомость будущего. ...И вдруг в поле зрения у каменной стенки возник старик. Одет он был старо­ модно: шляпа ему досталась из послевоенных времен, полувоенный френч покры­ вал далеко не богатырские плечи, черные суконные штаны были заправлены в хро­ мовые сапоги, но с землей эти сапоги не соприкасались — старик был обут еще и в резиновые калоши, которых в Сибири теперь, пожалуй, и не встретишь. Я чуть было не брякнул привычное для знакомства с алтайцами «бу ким?» — какой ты кости, т.е. какого ты рода? Но алтайцы, даже и старики, так давно уже не \ одеваются. Старик был явно не алтаец, что и подтвердилось при знакомстве — звали его Сапарбек. И с ним вместе разглядывали наскальные рисунки две женщины: одна почти ровесница, а другая помоложе, как оказалось, невестка. И мы кратко перемол­ вились с Сапарбеком. Я спросил, откуда они приехали, и выяснилось — из Кош-Агача. Ага, понятно. Там край казахский. Сапарбек кивнул на это мое замеча­ ние, но на вопрос: живет ли он там — в Кош-Агаче? — старик отрицательно покачал головой. «Нет. Мы живет в Таласе». Я попросил уточнить: «А где это?» «Под Бешке- ком» — был ответ. «И вы из такого далека приехали, чтобы увидеть Капбак-Таш?» — удивился я. «Сюда нас позвала невестка. Она ученый — филолог, — отвечал Сапар­ бек. — Мы сюда Кош-Агач ехали. Там — Кош-Агач — могилы предков...». Я примолк на время, удивленный благим порывом таласских путников. В памя­ ти возникли убогие саманные стены казахских мазаров в Кош-Агачской степи и не похожие на них мазары в степи под Семипалатинском, где отдельные надгробия из силикатного кирпича на гранитном цоколе напоминают родовые мавзолеи и по мас­ штабам, и по пышности. Я спросил Сапарбека — может быть, он приезжал для того, чтобы обновить родовой мазар, но он ответил, что, да, есть богатые казахи, и они возводят большие мазары, но это напоказ — вот как я люблю свой род! А он с родней приехал, чтобы помолиться предкам, и все оставили так, как было сделано в год похо­ рон отца. Для меня эта встреча, этот разговор со стариком казахом в месте нерядовом, а где звучит очевидная музыка веков, была невысказанным укором. Старик приехал за тысячи километров ради родных могил. А у меня уже сколько раз из лета в лето откладывается поездка в родную мою Ивановку, что лежит затерянно в степи в 20 километрах от станции Мамонтово и в десятке километров от Сростинского бора. Иногда, вспоминая свою родовую деревушку, ныне почти обезлюдевшую, ловишь себя на душевной ленности — да куда она денется, родина, съезжу когда-нибудь... А ведь родина — это еще и кладбище, это еще и могила моего прадеда. Сегодня, оглядываясь на то кладбище в степи, похожее зимой на сиротливую стаю крестов, птиц с крестоподобными крыльями, коими отмечено место исхода душ в поднебе­ сье, я думаю о той мистической силе воздействия предков, которую трудно объяс­ нить здравым рассудком. Когда я испытал это на себе? Почти полвека назад, а пони­ мать и осознавать то, что со мной произошло, начинаю только сейчас. Дело было в зиму 1962 года. Каникулы. Учусь и живу в Егорьевке, а бабушка Марфа остается в Ивановке. Коли уж каникулы, то — к бабушке. Машин туда не ходит. Напрямую 30 километров степью. Решаю — пойду на лыжах, хотя на тренировках и десятку редко проходил, все больше привычно пробегал по трассе пятерочки. День сияет, морозец легкий, ветерок слабый. Подставив правую щеку под ветер, двинулся в путь. Первые километров двадцать — легко, даже и без лыжни, труднее было на застругах старого снега — лыжи не врезаются... Ориентиры — полевые станы, которые мне хорошо знакомы. Но последний стоит ровно на половине пути. Дальше — степь голи- мая да редкие лесополосы... На последней десятке ветерок окреп и в степи помело снега до густой поземки. Да вдобавок еще и верховой пошел. Уже и никаких ориенти­ ров, вроде одинокой кривой березы, не видно, но щеку держу по ветру, и, кажется, подморозил уже. Третью десятку пути я заканчивал в полном неведенье — где я — кругом была степная круговерть снега. Какой частью нутра своего я чуял — деревня моя где-то здесь должна быть — не знаю и по сей день. В буране достаточно было на АЛЕКСАНДР РОДИОНОВ № ОТ СУДЬБЫ ДО СУДЬБЫ