Сибирские огни, № 12, 2010

АЛЕКСАНДР РОДИОНОВ Щ ОТ СУДЬБЫ ДО СУДЬБЫ Пора о фотоаппарате Елфимова сказать отдельно. Точнее — о хозяине его. Он снимает всюду, куда устремляется. Он готов запечатлеть на свою добротно-умную «цифру» все им невиданное. Нацелился на Камчатку — побывал и отснял ее как никто доселе. Загорелся Полярным Уралом — вошел в состав геологической экспе­ диции и упаковал в свою электронную камеру пейзажи суровой и умопомрачитель­ но богатой окраины страны. Интерес к парковой культуре вывел его на Междуна­ родный конгресс ландшафтных архитекторов в Бразилии... Перечислять можно дол­ го, но главное — почти по каждой поездке Елфимов издает в Италии отдельный фотоальбом. И дома, в России, и в любой инославной стране он неразлучен с фото­ камерой, как он сам выразился в заметках о Бразилии: «...всегда со мной — мой лучший переводчик с немого языка восторга на запечатленные мгновенья увиден­ ного, фотоаппарат». ...Мы припозднились в дороге и в тот воскресный день в музей Гуркина не успели, а уже в сумерках обрели гостеприимный ночлег, ибо в Чемале на редких воротах не красуется разнокалиберный зазыв: «Комнаты. Баня. Сплав» Реже — «Конные прогулки». В тот вечер, в ту ночь любоваться звездами в горах не пришлось — к закату зашевелился на небе косматый войлок серых облаков. Да и какое любованье после затяжного тоя, где главный герой и козырь — жареная баранья нога... Тут впору было только упасть в приготовленную чемальскую нирвану и пробудиться под тем же затученным небом аки младенцам, чтобы обжечь нёбо непривычным алтайским чаем, в котором и сам чай, и масло, и соль — все едино. В музей художника Гуркина на его усадьбе в Аносе нам так и не удалось войти. Всемирный выходной день для музеев — он и в горах выходной. Однако же это не огорчило нас, когда мы, обойдя и школу, и темно-охристое лиственничное жилье художника, вышли к обветренному шестиграннику аила. На нем тоже красовался замок. Но скамья рядом с аилом была свободна — вот мы и присели отдохнуть и оглядеться. Площадка или подгорная терасса, на которой вольно разместились все гуркин- ские строения, была в свое время обдуманно выбрана мастером — от ветров она под защитой лохматой горы Собачьей и разумно в стороне от не всегда ласкового ветра в долине Катуни. И если не забыть, что все подножие горы покрыто хвойным пологом, то усадьба художника находится даже не за пазухой тайги, а будто в зарука­ вье шубы овчинной. Укромно, тихо, несуетно — как раз так, как у Александра Пуш­ кина — «...но есть покой и воля». Гуркин, обучаясь в мастерской Ивана Шишкина, несомненно, знал пушкинс­ кий Петербург и жемчужину его — Зимний дворец, то есть Эрмитаж. Очутившись на усадьбе Гуркина в выходной день, когда посетителей никто не ждет, я невольно вспомнил один случай, когда мне по пропуску с красной полосой довелось оказать­ ся в Эрмитаже в выходной. Ежедневно и многолюдно кипящее преддверие музея было пусто, звук шагов одиноко улетал под высоченный потолок, а когда я присел на скамью напротив зелено-яшмовой чаши Кваренги — ради нее я и стремился в музей — тишина неэрмитажная, тишина гулкая победно объяла все, что было под сводами вестибюля, спустившись по парадной лестнице. И верхи музея тоже были безмолвны. Вот тогда-то я и вспомнил, что царица русская замышляла Эрмитаж как уголок уединения, где можно один на один оставаться с прекрасным. По-царски выбрал и разместил Гуркин свою усадьбу. Анос и подгорная зале­ сенная терасса — это и есть алтайский Эрмитаж Чорос-Гуркина, ибо что может быть прекраснее укромного закутка за ручьем в долине Катуни! И природа вознаг­ радила своего сына за этот выбор — здесь, в Аносе, он достиг своих вершин, симмет­ ричных высотам Белухи. Не следует забывать при этом, что Григорий Иванович не чистокровный алтаец — он джунгар по происхождению. Предки его в ханстве Джун­ гарском представляли один из четырех правящих домов кочевнической империи, которую побаивались спесивые маньчжуры. К середине восемнадцатого столетия Маньчжурия возвысилась и утопила Джунгарию в крови. Вот тогда и оказались, убегая в долины спасительного Алтая, среди голубых тюрков осколки дома Чорос. Но ведь были времена — соседство джунгар и алтайцев оборачивалось для после­ дних бедой — джунгары одинаково беспощадно брали дань и с племен алтай-кижи, и с челканцев, добирались алманщики и до кумандинцев, и до телеутов, не забывая по пути обобрать и телесов с теленгитами. Однако же наследник жадной кочевой империи Григорий Чорос-Гуркин, для которого за два с половиной века Алтай стал домом родным, будто во искупление грехов своих предков, рассчитался с голубыми