Сибирские огни, № 12, 2010

АНДРЕЙ УГЛИЦКИХ АНГЕЛ ЗА ЛЕВЫМ ПЛЕЧОМ собился укладываться сам, заранее, значит, чтоб оставшимся потом с трупами не вожжаться, а то ведь не натаскаешься. При масштабе таком руки отвалятся... Как туда уходил? А по-всякому: и куражно успев рвануть рубаху на груди (на миру и смерть красна), и тихо отходя к деду Кондратию в безбелковых отеках несчетных голодоморов и лагерных дистрофий. Иногда успевая за секунду «до» выкрикнуть: «Да здравствует великий вождь мирового пролетариата дорогой товарищ Сталин!» Но по большей части все же молча. Как и жил... Факелами пылающих старообряд­ ческих скитов и огоньками папирос следователей НКВД освещая великую тради­ цию российского «народочморения». Дальше — больше. С известного времени начал народ даже условно делить чморилыциков своих на условно «хороших» и «плохих». «Плохими» стали те, при которых «ни хрена не прибыло». Ни стране в целом, ни собственному подворью в частности. А «хорошие» — те «чморили», конечно же, не только ради самоутверждения. Еще и приварка какого-то ради. В виде территорий, к примеру. Иными словами, если народишко поморили для забавы барской, для баловства, в общем, это хреново; но вот если человеческий материал пошел впрок, в какое-то осмысленное дело, если потрачен, израсходован был, ска­ жем, на приращение территорий — это уже совсем другой коленкор... Что еще удивляло Долоту при чтении Карамзина, к примеру? Вселенская отзыв­ чивость населения гнобимого! То, как народишко трогательно, благодарно откли­ кался на любое, пусть даже самое мизерное, но человеческое отношение к себе, платил даже за снисходительные подачки сердцем полным и любовью, помнил о «доброте» той вечно и детям своим помнить завещал. И— детям детей. Даже если речь шла о сущих объедках со стола барского. Долота долгое время пытался понять, на что же похожа эта самая «отзывчи­ вость»? Потом догадался, что напоминает она ему взаимоотношения барина с по­ биваемой собакой своей. Ведь точно так же дрожащая всем тельцем сучонка, нака­ зываемая барином, пытается порой подластиться, подладиться к длани его, карающе воздетой над головой ее ушастой в ходе осуществления экзекуции (а вдруг переду­ мает тот и вместо оплеухи, снизойдя, снисходительно потреплет по холке?). В этом смысле ничего в истории российской никогда особо не менялось. Един­ ственным отличием текущего момента от эпох, скажем, Иоанна Грозного или Ивана Калиты был выход текущей демографической ситуации из-под контроля, поскольку, если раньше величина необоснованных потерь людских никогда не превышала неко­ его критического уровня, за которым может начаться физическое вымирание госу­ дарства, то сейчас, в начале двадцать первого, дождались, что называется! Другими словами, народишко-то раньше пошустрее был, успевал, сволочь, размножаться быстрее, чем его истребляли. Бей его, режь его, жги — а всё в итоге меньше не становилось. Наоборот, бывало, что еще и прибывало. А теперь — словно бы пере­ резана оказалась самая важная становая жила, словно бы надломилось что-то в са- мовоспроизводящем механизме. Захирело население дальше некуда. Вымирать, сука, стало! И радо бы, как говорится, голову свою холопскую на блюдечке очередному царю поднести, поразвлечь на десерт властителя своего, да кончаться стали вдруг сладенькие головы холопьи на Руси. Выходило, что едва ли не всех извели. Поэтому- то власти и реагировать стали жестко, негодовать, пенять неблагодарному. Да и как тут не разгневаться, тут уж любой из берегов выйдет, даже самый благосклонный и снисходительный — единственной ведь радости и смысла существования вознаме­ рился лишить руководителей народец подлый! Игрушки любимой! И народ должен был, обязан был чувствовать себя виноватым. Как, следуя в русле логики данной, должен был ощущать вину свою, к примеру, Мишка из детского стишка— за ковар­ ство косолапое свое, за удар, нанесенный неокрепшей психике ребенка вызываю­ щим фактом членовредительского самоуронения на пол. Потому что должны мы, должны— и все тут! — в ответе быть за тех, кого приручили! Кому же теперь мальчик тот лапы отрывать должен? Себе, что ли?.. Остановились на первом. Долота вышел на улицу и в очередной раз удивился обилию снега. Белым-бело... А еще — и шел, и шел, сыпался с небес... Белый-белый. Долота вспомнил: «Я ртом ловлю роскошный снег...» И решил «поймать» вологжа- 8