Сибирские огни, № 8, 2010

ноту, добавляю медяшку и отдаю кондуктору. Автобус встряхивается, что резко отдается в печени. Неприятно, стыдно, неловко, но я терплю до конца маршрута. Выскакиваю, иду как можно быстрее в сторону трамвая. Подходя к перекрест­ ку, вижу его, ускоряюсь, перехожу на бег сиротливой клячи, вернее, одра, и сотряса­ ясь всеми тридцатью двумя ребрами, запрыгиваю в железное нутро. Хватаюсь хвостом за поручень и шарю в заднем кармане. Там была вторая банкнота. Но теперь ее нету. Ощупываю другие карманы, вынимаю набухший пла­ ток, мобильник. Деньги нету. В руке зажатый рубль. — Вот черт! Вот е-мое! Как же так! Потерял! — кричу. Седовласый мужичок с форменной сумочкой только усмехается. — Потерял! — повторяю я. — Много денег-то было? — Да нет! Специально взял на проезд! С другого конца города добираюсь! Разрешите проехать, а? Пешком не дойду! Всю ночь не спал! Вот, возьмите рубль! Вот, еще провод есть, электрический, нужен? —достаю из кармана провод. Неудоб­ но, стыдно, неловко. — Не надо! — растягивает с полусна кондуктор. В вагоне никого. — Ехай. Сажусь на заднее сиденье и доезжаю до последней остановки. Там выхожу и пробираюсь дворами. В носу что-то скребется, глаза в слезах, чихаю. — Будь здоров! — говорит бодрый мужчина с авоськой. — Спасибо, — шепотом отвечаю я. Прихожу домой и включаю телевизор. От головы с грохотом намокшей штука­ турки отваливаются разнообразные картины апокалипсиса. БАБУШКА РАССКАЗАЛА МНЕ, КАК УМИРАЛ ЕЕ ВНУК — Он наркотики употреблял. Мы когда об этом узнали — положили его в боль­ ницу. Он оттуда сбежал, а тут как раз дочь моя— его мама— идет. Смотрит— Алеша идет. Она ему: Алеша, куда ты идешь? А он: домой иду. Так ведь дом в другой сторо­ не... В общем, так его там этими лекарствами накачали, что он по квартире ходит, ничего не соображает и все время спрашивает: бабушка, сколько время? Я ему скажу. Он через пять минут — снова. Майку то снимет, то наденет. Потом говорит: умру я скоро, бабушка. Я ему: Господь с тобой, Алеша, что ты такое говоришь?.. Пожарь, — говорит, — картошки. Пожалуйста, — говорю, — с удовольствием. А он опять: а где мама?.. Тяжело очень. Дождалась дочери да и поехала домой, до остановки дошла да обратно повернула — тяжело очень. Алеша говорит: ты меня сторожишь, что ли? Господь с тобою, — говорю, — зачем тебя сторожить-то, ты же не преступник... Тут и отец пришел. А Любе нужно было уйти, и мне уже на после­ дний автобус. Люба мужу говорит: присмотри за ним. А тот: что я, надсмотрщик какой?.. А Алеша крестик сорвал и кинул в угол, у них там маленький иконостасик был, главная иконка — Серафима Саровского. Люба ему: зачем, Алеша, крест со­ рвал? Где твой крест? Надень обратно, прошу тебя! — и ушла. Ночная смена у нее была... Утром, еще затемно, отпросилась, сердце болит, домой прибегает— музыка из его комнаты громко орет, свет везде горит, муж после работы спит, как убитый, ничего не слышит. Вбегает она в комнату— телевизор включен, все включено, Але­ ша перед иконостасом сидит на коленях, и руку к Серафиму Саровскому вытянул. Она ему: Алеша, Алеша... Взяла его за руку, а рука уже холодная. Да как закричит: Володя, у нас Алеша умер! — бабушка заплакала. —-Ведь такой умный парень был, придет ко мне: бабушка, я у тебя полежу? Лежи, конечно... И часто так. Да и как я могла догадаться? Ведь не присматривалась я. А потом встанет: бабушка, пельменей свари, ну хоть штук тридцать... Я ему своих пельменей сварю, он съест и сыт. Не то что его брат, о-о, этому то не так, это не этак... А когда отпевали, я первый и после­ дний раз видела, чтобы гроб напротив алтаря ставили, и что отец Александр на коле­ ни перед ним вставал, прощения просил... Вот оно как... СЕРГЕЙ НОВОСЕЛОВ «О-Р-Р-РАНЖЕВОЕ НЕБО...» — и т.д.