Сибирские огни, № 8, 2010

МИХАИЛ ШАХНАЗАРОВ ВИРТУАЛЬНЫИ ОРГАЗМ понять человеку, что оставшиеся годы ему можно только соболезновать. Он по­ звонил через месяца два. Сообщил, что умер Витя Сомов. Спросил: пойду ли на похороны? С Витей мы одно время дружили. Хотя... Скорее все же — были прияте­ лями. Снимали загородные бани не для помывки, летали на отдых. Таких, как Вить­ ка, любят женщины, остерегаются конкуренты, боготворят дети и не жалеет жизнь. Андрей походил на трубочиста: весь в черном, и только блестящие пуговицы с прирученным «Versace» львом. Еще кепка наподобие той, что носил де Голль. Нервно мял перчатки, ковыряя носком ботинка булыжник. — Тём, ну Витьку-то за что? Такой парень был, а... Не парень, а кладезь душев­ ная. И так погиб, так погиб... — Мне сказали, что во сне умер. Говорят, алкоголь... — В таком возрасте любая смерть — это гибель. А ты не употребляешь? — Может, ты и прав... Это я по поводу гибели... А я не употребляю. Нет. А вот он меня иногда употребляет. Батюшка некартинно усердствовал. Во время одного из поклонов чуть было не свалился, но поддержали скорбящие. Их самих поддерживать впору, а они вот свято­ му лицу помогли. Но у него ведь жизнь нелегкая, вся на ритуальных контрастах. Сегодня похороны, завтра венчание, потом дитя какое покрестить надо. Моросящий дождик пригласил к выходу с погоста. Андрей вспомнил Иришку. Скорее, не вспомнил. Ведь есть те, о ком мы помним ежедневно. Иногда память дает осечку, и пауза делает воспоминания еще больнее. Мы попрощались, договорились созвониться через пару недель... Андрей позвонил несколько раньше. Голос напоминал левитановский, слово «здравствуй» прозвучало безжизненно. — Ты Ингриду Станиславовну помнишь? — Какую? — спрашиваю. — Она пение у нас преподавала. — А-а-а! Конечно, конечно, помню! Худая, в голубом кримплене. Она еще надо мной подтрунивала, что длинные волосы это еще не умение играть на гитаре, так как это делают хиппари. Она так и говорила: «Хиппари». Помню, конечно. Славная она жен... — Тёма, она умерла. — О, господи... Царствие ей небесное. Но пожила вроде учительница. Возраст. А потом, эта худоба, печальный взгляд еще в те годы... — При чем тут возраст и худоба? Умер человек, несущий в мир свет. Андрей предложил сходить на похороны. Я долго молчал, разогревая батарейку мобильного. Безотказность вновь одерживала сокрушительную победу над здра­ вым смыслом. Нет, я прекрасно относился к нашей бывшей учительнице пения, но видел ее последний раз настолько давно, что смог бы узнать только по фотографии. Теперь уже опознать... Попытки сопротивляться с моей стороны все же были. Но Андрей сказал, что полученные знания сродни материнскому молоку. Хотел спро­ сить, а что если ребенок был искусственником, но промолчал. Да и петь, кстати, меня так и не научили. Андрей как будто и не переодевался. Та же куртка с блестящими пуговицами, деголлевская кепка, шесть пурпурных роз. Наше поколение оказалось сознательнее. Школяров проститься с Ингридой Станиславовной пришло немного. Учительский состав присутствовал. Лица были вымученными, как на последнем уроке. Нас с Андрюшей узнали, долго говорили, что мы подросли и хорошо выглядим. А ведь учили не врать. Андрей, похожий на трубочиста, у меня физиономия, годящаяся только для рекламы средств от морщин, с пометкой «before». Скорбящая девочка лет двенадцати, похожая на юнуюМоникуЛевински, торжественно исполнила на скрипке что-то приторно-грустное. Смычок оставила на свежем куличике могилы. Я поду­ мал, что крест из двух смычков смотрелся бы более законченно. Речи были сплошь из стихов и изречений великих. Какой-то субтильный человек в очках долго цитиро­ вал Бунина. Андрей уже в который раз тяжело вздохнул. — Вот и нет Ингриды Станиславовны. А ведь я был тайно в нее влюблен...