Сибирские огни, № 8, 2010
вым, быть веселым, свободным!» «Ясной» и прекрасной эту предстоящую жизнь можно признать, если пренебречь разрушительными последствиями ее скородумного ухода из от чего дома, отвлечься от непомерно высокой цены, заплаченной другими за учиненный «пе реворот» ее жизни, прежде всего самыми близ кими ей людьми — бабушкой и матерью, об реченными на вечное существование «в ху дых душах»: «Потом сидели имолча плакали. Видно было, что и бабушка, и мать чувство вали, что прошлое потеряно навсегда и без возвратно: нетуже ни положения в обществе, ни прежней чести, ни права приглашать к себе в гости: так бывает, когда среди легкой, беззаботной жизни вдруг нагрянет ночью по лиция, сделает обыск... и прощай тогда на веки легкая, беззаботная жизнь!» Так пересеклись по истечению времени, прошедшего в нетерпеливом ожидании обще ственных перемен, рассказы «В худых душах» (1888) Мамина-Сибиряка и «Невеста» Чехо ва (1903), подтвердив устойчивость мотива «ухода в революцию» и дав возможность чи тателю в зеркале сломленной судьбы попов ской дочери Ани прозреть возможную участь еще одной блудной дочери русской литерату ры кануна революции. И в этом контексте уже по-другому способны восприниматься такие детали, как ночной обыск полиции и экзаль тированные мечты дочери о «легкой, безза ботной жизни» на фоне утраченных по ее воле «навсегда и безвозвратно» чести и покоя род ных, и, наконец, те беззаботность, «живость и веселие», с которыми она покидает, «как полагала, навсегда», разрушенное ею родное гнездо. Здесь и прояачяет свою глубину че ховская вера в неотменимую ни при каких обстоятельствах силу закона о связи всего со всем, «между всеми, всеми»: невозможно «пе ревернуть» даже одну жизнь без последствий для жизни многих других — русская рево люция доказала это с поучительной мерой наглядности. Да и в случае с Надей, покида ющей город «живой, веселой», страдают не только бабушка и мать, но в той же мере «прошлое потеряно» и для опозоренной се мьи жениха, а потому «бабуля и Нина Ива новна не выходили на улицу из страха, что бы не встретились отец Андрей и Андрей Андреич». Однако большая часть современных пи сателю критиков как бы не замечала глубоких сомнений автора относительно праведности избранного героиней пути и спешила присо единить рассказ к сонму тех произведений, авторы которых действительно были испол нены нетерпеливым ожиданием революции и убеждены, что все «силы должны быть на правлены на то, чтобы перевернуть жизнь общественную, а не только личную» [7]. Не лишним будет отметить, что проти водействие внутренним интенциям художе ственного мира таких писателей, как Чехов и Мамин-Сибиряк, исходило со стороны не только экстремально заряженной литератур ной среды, но и исторического опыта самой литературы, почему-то издавна с большей благосклонностью относившейся к герою типа «лишнего человека» или проявлявше му свою «особенность» в противостоянии общественному правопорядку, чем к герою типа Констанжогло или Штольца, способных проявить себя на поприще предпринима тельства и созидательного труда во благо национальных интересов. Именно такого героя не без вызова нетерпеливому времени изображает Ма мин-Сибиряк в романе «Без названия». Око- емов — по своему тоже «особенный чело век», как воспринимают и определяют зна ющие его люди: «Это совсем особенный че ловек». Аллюзия на известный литературный тип ощутима в романе, хотя и представлена в декодирующем варианте. С той же силой напористости, стоицизма, бесстрашия, с ка кими служат делу разрушения господству ющего строя революционеры, он отдается воплощению своих созидательных конструк тивных идей энергично-наступательного (но без экстремистских рывков и потрясений) раз вития общества. Автор с вызывающей настойчивостью выделяет в характере своего героя черты, противостоящие «особенному человеку» революционного склада: хозяйственный ум, деловую инициативность, практическое чув ство реальных потребностей жизни, способ ность видеть причины жизненного неустрой ства не в мифических «обстоятельствах» и неблагоприятных «условиях», а в самом че ловеке, в том числе «роковой русской черте неуменья пользоваться окружающими бо гатствами. Кажется, все дано людям, чтобы жили и благоденствовали, а они упорно не желают». С удовлетворением отметив, как привольно может сложиться жизнь челове ка в Сибири — «крепко и хозяйственно жил сибирский поп», он тут же с негодованием восклицает: «Сколько требуется везде рабо чих рук, труда, а мы только смотрим, как ле нивые рабы». Окоемов не устает программно формулировать свои взгляды на современную действительность, природу человека вообще
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2