Сибирские огни, № 8, 2010

стей управлять им. ВСибири Чехов столкнул­ ся с самым первоисходным началом челове­ ческой натуры— волей к жизни, измеряемой силой живого, непосредственного противо­ стояния неохватному пространству, суровому климату, природным стихиям и отменяющей заранее придуманные и свыше предписанные правила поведения, исходящие из абстракт­ ных теорий объяснения жизни. И до Чехова в Сибири бывали имени­ тые люди — Гончаров, Короленко, Успенс­ кий, Елпатьевский... Особенность же Чехо­ ва состоит в том, что он испытывает челове­ ка не препятствиями, чинимыми другими людьми из соображений выгоды, наживы, власти, а ситуацией чистой экзистенции — в процессе самоодоления. Экзистенциаль­ ный характер взгляда на человека в очерках «Из Сибири» задан их зачином: «— Отчего у вас в Сибири холодно? — Богу так угодно! — отвечает воз­ ница». Люди, осваивая далекий край, исходят из архетипического сознания жизни по Бо­ жьей воле и воспринимают сибирский то- пос как равнозначный их собственной при­ роде, их собственной воле к жизни. На всем протяжении «конно-лошадного» странствия Чехова сопровождают сибирские люди: ямщики, проводники, паромщики, ме­ стные жители, предоставляющие кров и пищу, для которых то, что воспринималось «евро­ пейцем» как экстрим, было нормой и обра­ зом жизни, когда воля к преодолению вызо­ вов суровой природы переплавлялась в чер­ ту характера. «Народ все больше независи­ мый, самостоятельный и с логикой» — обоб­ щает писатель свои наблюдения в письме к родным, формируя реальное понятие «сибир­ ского характера». Чеховское видение сибирского челове­ ка, которому жизнь открывается необходи­ мостью самостоянья перед тайнами мироз­ дания, которому в Мире не на кого положить­ ся, кроме как на себя, глубоко родственно Мамину-Сибиряку, приводит на память и Савоську, и дядю Силантия, от лица которо­ го веет «такой несокрушимой силой, перед которой все препятствия должны отступить», и Окоемова, который откровенно «любовал­ ся уральским бойким людом. Какие все смышленые лица, какая сметка и какой, на­ конец, свободный разговор с совершенно незнакомыми людьми. Только привольный богатый край мог создать такое население. Простой рабочий выглядел здесь завтрашним богачом, и это придавало ему совершенно особенную складку» и приводило к уверен­ ности в том, что «с таким народом можно будет работать» [3]. Поразительно близки оказались оба пи­ сателя в назывании той силы, которая ведет к преодолению экзистенциальных страхов в ситуации «я-в-мире», руководит волей и са- мостояньем человека. «А Бог?» — из раннего произведения этот вопрос как извечная фор­ мула бытия-в-мире переходит в его программ­ ный роман «Без названия»: «У большинства переселенцев средств едва хватало, чтобы доехать до Перми. — А как же вы дальше поедете?.. — А бог-то, барышня? — отвечали воп­ росом солидные мужики», что полностью соотносится с мировосприятием и чеховс­ кого героя, исходящего из веры в незыбле­ мые законы бытия: «Богу так угодно». Если попытаться вычленить одну из са­ мых креативных констант чеховского миро­ воззрения, своего рода эмоционально-пси­ хологический концепт его жизненной фило­ софии, то это, несомненно, будет «терпение» и сопряженные с ним воля к труду, работе, делу, творчеству. Надеждой и верой в терпе­ нье полнится весь сибирский цикл, оно — мотивное начало многих его художественных произведений. Терпение не в смысле покор­ ности обстоятельствам, а в смысле терпели­ вого, волевого преодоления их. «Я имел тер­ пение сделать перепись всего сахалинского населения, — с удовлетворением исполнен­ ного долга сообщает он Суворину. — Я объез­ дил все поселения, заходил во все избы и го­ ворил с каждым...» (11 сентября 1890). Принципиально значимо, что семанти- ко-поэтическая роль мотива терпения воз­ растает у Чехова по мере обогащения твор­ ческим опытом, по мере приближения к кон­ цу жизненного пути, совпавшего с ростом об­ щественного напряжения в стране. Нельзя не заметить, как с течением времени углубляет­ ся инвариантность лексемы. В рассказе «Но­ вая дача» (1899) «терпение» предстает уже в значении силы, способной регулировать че­ ловеческие отношения, сглаживать соци­ альные конфликты, как фактор измерения глу­ бины общечеловеческих связей. Жену инже­ нера Кучерова, построившего дачу близ де­ ревни Обручановой и не сумевшего наладить добрососедских отношений с мужиками, куз­ нец Родион Петров призывает к терпению как единственной возможности ужиться на но­ вом месте: «Не обижайся, барыня, — сказал Родион. — Чего там! Ты потерпи. Года два потерпи. Поживешь тут, потерпишь, и все