Сибирские огни, № 5, 2010

прежнего функционера с пластиковой сумкой встречали в рыночных рядах — не гнушался жалостью. Но слава тускнеет подобно серебру, память на нужных спе­ циалистов хранится аккуратно, а спрос на верных псов имелся всюду и в любые времена— генералы от власти речей не пишут. Подобрали. Новое кресло, старая специализация, вплоть до количества табуированных зон. Да— приоритеты изменились, да—указка потолстела, да— пришлось противоре­ чить. Но перспективы! И возможности... Досталось всем. Не в последнюю очередь доброхотам: жалость не прощают. И перед местью мэтра тускнели партизаны! Снова положение дало вес и деньги. С коричневых «скороходов» удалось перейти на «сала­ мандры», отечественный пиджак заменить английским, сменить членство, обзавес­ тись паучьим партийным значком, летать во Францию, вовремя принимать витами­ ны и стенать в печати: «Какая наша хохляцка держава недолугая...» Но творческий карьер скудел, жилка исчерпалась, новизна не брезжила. Слухи о незаурядных способностях истлевали с прежним поколением, а умение создать об­ раз и внушить о себе мнение стало вседоступным. Собеседников чаще не понимал, но даже себе в том не признавался. Жесты утратили прежнюю значимость, и впечат­ ление солидности, вызванное тяжелой речью, где взвешивалось каждое слово, таяло после первой рюмки. Золотился коньяк, платинела водка, менялся спектр вин, а пи­ сал все хуже. Но апломб нарастал: серебряный портсигар, сигары «тихуана», часы швейцарской фирмы, итальянские запонки... Достойными событиями в первую очередь полагал упоминания о себе. Мало-помалу людей возле себя пришлось дер­ жать ничтожных, чтобы выгодно оттеняться. Иронию не воспринимал, с мнением окружающих не считался, старался подмять. Он ввел кофейный ритуал, установил маршруты моциона и «в люди» ходил со степенными кивками подобострастным и нужным лицам. Крупная фигура, благо­ родная грива и червеобразность фиолетовых губ стали достопримечательностью. Как и всегдашняя брезгливость в мир— наследие высшей партийной школы. Шири­ лись горизонты, но форма уступала содержанию, а надо было — в ногу. И вот при­ шли дни, когда интерес у потребителей стал подогреваться экстравагантностью и эпатажем. Кого— куснуть, где— возопить, с кого— спросить. Чтобы знали... Дабы неповадно... И никакой бывшепартийной этики! Рог с ядом — поэтам, грязь для белых ворон, выходки, пародии на классиков... В один из дней судьба свела его с нескладным щетинистым фотохудожником из области. Треугольники залысин, джинсы, некое подобие свитера с лаконичным «Ди­ зель» латинскими буквами. — Миша. — Всеволод. Взаимопроникновение интересов состоялось, идея выдулась и вспорхнула. Из кабинета мимо кофейни — в центр. К обеду они, вальяжно шествуя, диагонально проткнули площадь. Люди, газо­ ны, памятник. Пятиметровый поэт у здания кинотеатра сокрушенно взирал на афи­ ши, куда-то рвался и мыслил непечатное. Люди шли своей дорогой, некоторые узна­ вали, подбирая скупо оброненный ответ. Блистала полуденная звезда, кормились птицы, семенили малыши... Сутулый Кара-Даг вздернул подбородок и на фоне пронзительной голубизны снял выражение корифея. Заезжий летописец достал аппарат и выбрал позицию. Собрались зеваки. Под шепот мэтр показал памятнику спину и скопировал работу скульптора. «Прошлое и будущее». Зрите, современники... Фотограф плюнул сига­ ретой, пнул ближайшего голубя и принял позу готовности: взвел кадр, завращал объективом. Фокус, палец на кнопке, не дышать. Следующий миг запечатлен для вечности: голуби, давно облюбовавшие метал­ лическую голову поэта, вздумали проверить разницу... Взвился, заискрился хохот. Бронзовый гений лукаво щурился, плавно кружились птицы, медью вспыхнул нимб местечковой знаменитости. ВИКТОР ГОРОБЕЦ 5 ЭКСТРИМ ПОДНЕВОЛЬНЫЙ