Сибирские огни, № 5, 2010

ВИКТОР ГОРОБЕЦ ЭКСТРИМ ПОДНЕВОЛЬНЫЙ Шумела вода, по-прежнему билась муха, он ждал. Часы показали полвторого, картина на стене утратила мотив, муха все билась, и ее стало жаль. Утро ли, вечер за окном, последняя ночь или целый мир— не все ли равно, если напрасно? Зажигал­ ка, сигарета, терпкий полуночный дым... Достижимы ли его стремления? Он выку­ рил одну из трех оставшихся сигарет и выключил свет... Она не ластилась. Смотрела в потолок, пальцем водила по стене невидимый узор, терла глаза. Его ничто не удивляло, но женские слезы— трогали... — Ты уедешь? — Послезавтра, — соврал... —Навсегда? — Буду в августе, — и снова... Скажи она, чья дочь — не поверил бы... Первый рейс уходил без пятнадцати семь. Луганский автобус вырулил на серую ленту к областному центру. Справа проплыл узкий прямоугольник дорожного знака «конец населенного пункта». Заглавными черными буквами на свежей белизне: «СЧАСТЬЕ». И жирная красная непоправимая черта — сверху вниз по диагонали. Вот и все. Был городок, была работа, была встреча. Двадцать два часа жизни, словно молния. Скука, солнце, брызги, радость, несинхронное дыхание и глаза в окошке кассы. Сколько так было? И будет. Он попытался дремать. Не спалось. Вместо усталости— необъяснимый подъем и возбуждение. Да полно! Какие чувства? В теперешнее время, в тридцать пять, и с ним? Ну, встретились, прошлись, шептали, ну, переспали... Все... Тоже — город! Пыльное захолустье с претенциозным названием. Нужно ему это провинциальное счастье! И что с Инной? «Срочно перевлюбился в другую»?.. Уже вечером будет дом, завтра работа, а там, глядишь, и— новые глаза. Кончился пригород. За окраиной одиноко паслась корова. Небольшой исхожен­ ный луг, разрезанный тропинкой, с однотонной выщипанной травкой. Корова, за­ мыслом хозяев долженствующая пастись на правой половине луга, по какой-то необъяснимой причине изо всех сил, до удушья натянув цепь, тянулась влево. Он снова сомкнул веки и понял... Ложь большими буквами. Ничего не будет. Ни «завтра», ни «после», никогда. Ни пышных маминых дочурок, ни разбитных мо­ лодок, ни перезревших леди со счетами, авто и без запросов. Мечты о небесных пирогах! Не тот он человек, за которым рыдают принцессы. Мысленно обещая себе бросить курить, обуздать похоть, не пить спиртного менее благородного, чем конь­ як, и даже победить привычку нервно постукивать ногтями по зубам, он громко выругался, остановил «Икарус», с легкостью выпрыгнул, от души показал водителю кукиш и радостно зашагал обратно. БРОНЗА Он писал. Как-то начал, и— пошло. Не остановиться. К тридцати пришла извес­ тность, город маленький. Скоро он перестал быть Севой, взялся вдв'ое медленней ходить, не пил в компаниях, расстался с прежними друзьями и хмурился на запястье: «по моим часам Москва сверяется». Ему подражали, его цитировали. Когда писать стали все — вырос в редактора. На этом сделал карьеру: окончил партшколу, стал рупором— славил, критиковал, освещал. Время дарило опыт, привилегии, достаток. Талант, взращенный льстецами, пророс, укрупнился и закаменел: ревность к порос­ ли, нетерпимость к чужой славе, крайняя нехватка времени. Когда не хотел разгова­ ривать, булькал горлом, блеял междометиями, путал, бормоча под нос, или нагло молчал, повергая собеседника в неловкость. Но годы каплют, песок в часах истек, их перевернули. В его услугах нужда отпа­ ла. .. Шевелюра осветлилась, потянулись годы бедности. Гордая осанка изогнулась, он научился уважать картошку и пристрастился к эпистолярному творчеству. Скоро