Сибирские огни, № 5, 2010

— На оккупированной территории был? Был. С немецким фашистом свя имел? Имел. Есть свидетели. Скрыть не удастся. Демидович угнетенно молчал. В самом деле, придется же обо всем этом в свое время написать, объяснить— поймут ли тогда его? Или он свалит все на этого слепо­ го капитана. Капитан слепой, но ты же, скажут, был зрячий, видел, с кем спал в одном блиндаже? Черт бы его побрал, этого немца, уныло рассуждал Демидович, и откуда он свалился на их голову? Чего он торчит возле них, не идет никуда? Хоть к своим, хоть к фронту, чтобы сдаться в плен, когда такой, с браком?.. В том, что эта история не обойдется для Демидовича благополучно, он был убежден, вот только не знал, что делать. Был бы здоров, минуты бы не остался тут, с немцем да с этим сумасшедшим капитаном, которому и вправду, видно, нечего уж терять (что возьмешь со слепо­ го?). А вот Демидович мог потерять все. Таким потом добытое, никогда ничем не запятнанное... Похоже, высказавшись о наболевшем, Хлебников разрядил нервы, умолк и на­ чал просто ждать немца. Очень хотелось курить, и он себя тешил надеждой, что раз ефрейтор задерживается, то, значит, где-то ищет. Авось принесет. Серафимка, извес­ тное дело, женщина, она прежде всего заботится о еде, понимает ли она, что мужику подымить иногда нужнее еды? Без харчу еще можно прожить, а вот без курева... На Демидовича Хлебников не злился, таких перестраховщиков за свою жизнь капитан перевидал немало. Они на словах будто бы заботятся о высших государ­ ственных интересах, прикидываются железобетонными ортодоксами, а сами просто боятся. Не был ли он сам всю жизнь таким, мало ль боялся?.. Впрочем, время от времени пугали крепко, было чего бояться. Вот и этот райкомовец: как услышал о том, что его определенно ждет, сразу проглотил язык. А то — интересы державы, разумное руководство... Остаток дня лежали молча. Демидович то дремал, то просыпался. Перед вече­ ром прибежала Серафимка, принесла кожух, и Демидович поспешно завернулся в него. Стало куда лучше, и он болезненно и расслабленно уснул. Серафимка сказала, что ночью будет печь хлеб, утречком принесет, тогда им голод будет не страшен. А немца все не было, и Хлебников начал тревожиться: не случилось ли с ним что-то плохое? А может, побежал к своим? Все могло быть. Он уже знал, что на войне хватало всего под самую завязку... [11. Нохем] [Серафимка]утречком бежала в траншею и встретила Нохема: вылез из ямы, испугал ее. (В белье). Рассказывает все о [жене] Циле. Привела в блиндаж. <...> Нохем, фотограф. Из местечка. У него Циля, и двое старых, и двое малых. Всех постреляли. Он вылез из ямы. Немного не в себе. То плачет, то смеется. «Что мне ваша победа!» У него три сына учились в столицах: на летчика, инженера, кинооператора. Он работал, но был доволен. <...> [12. Качан] Ефрейтор [немец] в деревне. Добывает пачку махорки. Хороший дед. Был в ту [войну] — в плену. Дач. Серафимка печет хлеб. Страх. Испекла. Прилегла. Где-то: бах-бах! <...> воз­ ле дороги. (В картофлянике). Уснула. <...> Назавтра [Серафимка] бежит зарослями. И раненый Качан. < ...> Ползет. Раненый в ноги. ' ■ ■ - Попросил, спасай, дам золота. <„.> Прибегает в землянку. С немцем приносят Качана. <... > (Утого сало). Дотянула до траншеи, оставила. Притянула с немцем. Немец ее помощник. <... > Но откуда золото? Качан. Отца его раскулачили в 37[-м]. Немцы сделали его полицаем. Но он убежал. Куда только?