Сибирские огни, № 5, 2010

— Я не переживаю. Я уже все пережил, к твоему сведению. — Но это не причина для потери осторожности. — Чего-чего? — Ну, бдительности. Слова Демидовича, очевидно, крепко задели капитана, он рывком поднялся и сел под стеной. — О чем вспомнил! Где же вы, такие бдительные, раньше были? Когда в Кремле с Риббентропом целовались? Капитан так неожиданно перешел на рискованные речи, что Демидович внут­ ренне поморщился, он таких разговорчиков не любил, от них всегда веяло опаснос­ тью. Прежде чем ответить, он немного подумал, но ответил, пожалуй, так, как и полагалось отвечать в таких случаях: — Когдацеловались, такая тогда, вероятно, политикабыла. В интересахдержавы. — Это какой державы? Не нашей ли? — Ну конечно, нашей. — Ах, нашей! Вот теперь эти интересы боком и вылезают. Через умников. — Не считайте, что там дурнее вас. — Я не считаю. Наверное, поумнее. Но вот какое дело. Почему при их уме немцы под Москву топают? А я здесь валяюсь. Слепой. Теперь они, что ли, мне свои глаза вставят? Демидович молчал, лежа в своем углу, а Хлебников уже лечь не мог. Видно, Де­ мидович наступил на его больную мозоль, и он заговорил почти с отчаяньем в голосе: — Бдительность!.. На глазах всего мираГитлер объегоривал— этого не виде­ ли! А теперь, когда стало видно, с кого взыскать? Он же безгрешен и гениален во веки веков. А Красной армии отдуваться за эту его гениальность. Своей кровью смывать его всесветную глупость, чтобы он был безгрешен и величествен, как всегда. — Вы это про кого? — с ужасом обмер Демидович. — Знаешь, про кого. — Ну, знаете!..— сказал Демидович и смолк. Он был крайне возмущен и почти растерян, такого он не ожидал. Этот слепой командир просто не соображал, что говорил. И Демидович был вынужден слушать, не зная, что делать. — Такого я от вас не ожидал, — сказал он еле слышно. — Вы, наверно, и в нашу победу не верите? Что наши вернутся? —Я верю, что наши вернутся,—сказал Хлебников.—Но я уж кним не вернусь— вот в чем беда. Даже если и выживу. Я уже не тот. Тот был зрячий, а я слепец. — Нельзя ж так, все о себе. — А о комже еще? У меня семьи нет, родителей тоже. Я в детдоме воспитывал­ ся. И я искалечен навеки. Следовательно, я свободен. А ты думаешь, как тебе перед райкомом вывернуться, оправдаться хотя бы за этого немца. Наверное, убить его ты не сможешь — оружия нет. А вот он тебя может в два счета. А не убивает. Ты не задавался мыслью: почему? —Может, еще и убьет,— тихо сказал Демидович. — Откуда я знаю? — Не убьет, — уверенно сказал Хлебников. — Он теперь с нами повязан одной веревочкой. Ибо все мы здесь неудачники. И выпали из системы. Мы— из нашей, он— из своей. Мы— брак! А брак известно куда— на свалку. — Как это брак?— возразил Демидович. -—Так вы о себе можете сказать. А я не такой. Я политически не переменюсь. — Можешь не меняться. Зато к тебе переменятся. — Я еще, может, выздоровею. — Вполне возможно. И дождешься наших. Только что ты в анкете напишешь? Наверное, придется анкету заполнять? Демидович вместо ответа во все глаза недоуменно смотрел на забинтованное, как-то задранное вверх подбородком лицо капитана.