Сибирские огни, № 5, 2010

Забот, конечно, у нее прибавилось, как никогда раньше. До сих пор она приноро­ вилась жить с малыми запросами, даже совсем без запросов: была краюха хлеба и бульбина— и ладно. А не было — тоже не плакала, как-то обходилась, не умерла же, вот дожила до сорока лет и, слава Богу, еще здоровая. А что одна — беда невелика. Это не то что у других — семьи, дети, каждый день нужно наготовить им еды, накормить, одеть. У нее ничего не было в хозяйстве, только двадцать соток огорода, где она весной под лопату старалась посадить бульбу, ну еще немного огурцов, луку, свеклы — тем и жила. В колхоз ходила ежедневно, куда посылал бригадир: летом на полевые работы — прополка, уборка, осенью — обмолот, и всю зиму — лен. В прошлом году выгнала аж пятьсот двадцать трудодней, ни одна баба в Любашах столько не выгоняла. Правда, пользы с того имела негусто: осенью при распределении дали зерна и гороха— принесла все на себе в торбе. И телегу не пришлось просить. Но ей хватало. В прежние годы держала корову, да корову хоро­ шо держать летом, а чем ее прокормить зимой? Все ж корова — не человек, ей не скажешь, что сена нету, из колхоза не дали, а накосить Серафимка не могла, не те уже были руки. Продала корову, когда нанимала мужчин подправить хату — надо было менять подрубку, стало очень уж холодно в морозы, и она распрощалась со своей Цветонею. Было три курочки, исправно неслись, да, холера на нее, прошлым летом повадилась лиса — вестимо же, усадьба на отшибе, рядом кустарник — в три дня и передушила всех ее трех рябеньких. Осталась Серафимка совсем одна. Радость, что хата так-сяк уцелела, другим повезло меньше — ни имущества, ни харча, ни жилья. Куда теперь деваться с ребятами? Нет, видать, она все ж везучая, думала Серафимка, недаром к ней идут люди; теперь вот свалилось столько хлопот— нужно помогать. Ведь если она не поможет, так пропадут же. И тот слепой командир, и этот Демидович. Да еще немец—-какой- то непонятный солдат, но командир говорит: хороший. Может, оно и правда, хоро­ ший, только вот где набраться им харчу? Сама она — сельская женщина, она пере­ бьется и бульбочкой с огорода; а им же, знать, нужно еще и до бульбы. Первое — нужно хлеба. А у нее, как на беду— ни хлеба, ни зерна, ни муки. Малость ячменя, и все... А была бы и мука, как из нее спечь хлеб, когда нельзя натопить печку? Дверь в сени снова была не закрыта, как и дверь в хату— значит, здесь побывали те; и Серафимка испугалась, что, может, побрали и остальное из ее продуктовых запасов. Да нет, сдается, ничего не взяли; все ее барахло на месте и даже тулуп на нарах, нужно будет его отнести в блиндаж. Ибо там, хоть и не холодно, и уютно, но больному Демидовичу он не будет лишний. Миской она зачерпнула из короба ячменя, подумала, чуток отсыпала назад. Все ж ячмень надо беречь, закончится — что тогда кушать? Чем тогда кормить ее бедолаг? То, что взяла, в фартушке разостлала на теплом с ночи припечке за грубкой — пусть немного подсохнет, будет легче толочь. Она им наварит крупяного супчика с бульбой, жаль, нечем забелить или зажарить, хоть плачь. Ну а хлеб? Где взять зерна на хлеб, она все время думала по дороге с поля и дома, но ничего придумать не могла. То же и с тем табаком, что просил командир. Где она найдет теперь табака? Разве поглядеть в огородах? В первую очередь — у старого Кирилы. Уж такой был курильщик, часа не мог прожить без самокрутки, продымил всю хату, даже в сенях воняло табаком; он, должно, сеял. Правда, сам Кирила помер перед войной, но, если сеял, то, верно, что-нибудь выросло. Хата его сгорела, отсюда видна только куча уголья на Кирилиной усадьбе с садиком, а огород, может, и сохранился. Она выбежала из хаты и, боясь показаться на пустой грязной улице, чтобы не наткнуться на кого худого, повернула на задворки, обошла две большие воронки возле пруда и выбралась на огород Кирилы. Огород был большой и аккуратный, огороженный добрым забором, бульба наполовину выбрана, возле хаты зеленело несколько кустов свекловичника да лука с порыжелыми перьями, старый, совсем уж осенний огуречник. Но табака не было нигде, может, его уже убрали? Боясь, как боятся разве покойников, Серафимка вошла во двор, вглядываясь в потухшее и, наверно, уже остылое пепелище с черной печью посредине. Откуда-то ВАСИЛЬ БЫКОВ БЛИНДАЖ