Сибирские огни, № 5, 2010

хутор в хату. Там уже были полковой начарт Бурш, начхим Емельяненко, кое-кто из бойцов. Не зажигая света, они легли на скамейках, но не спали, говорили о том, о сем, а наиболее— о наших неудачах. И тогда Бурш сказал, что втакой ситуации, когда про­ тивник навязывает нам свою тактику, нужно эту тактику перенять у него, получается, что-то одолжить у немцев. ЭтоБурш в наибольшей мере относил кдействиям танковых соединений, а также немецкой пехоты, их автоматчиков, которые действовали совсем иначе, чем это определялось в наших уставах. Не в пример нашим боевым порядкам, немцы наступали одной цепью, командирыу них были сзади, откуда руководили боем, никто у них не бежал перед цепью с пистолетом в руках и с криком «Ура!». Никто тогда Буршу не возразил. Хлебников не сомневался: начарт говорит прав­ ду, что тут можно возразить? Правда, наступать им еще не приходилось, они все время отступали, но контратак было уже немало, и каждый раз командиры и комис­ сары должны были вести бойцов за собой в штыковую, подбадривая их криками «Ура!» и «За Сталина, за Родину!». Не удивительно, что средних командиров у них не хватало, в батальонах почти всех повыбило, ротами командовали старшины и сер­ жанты, а батальонами зачастую недавние взводные, лейтенанты. Безумно не хватало боеприпасов и средств связи, которые тоже были далеко не лучшего качества. Хлеб­ ников, когда выпадало, старался разжиться трофейными — прекрасными телефон­ ными аппаратами в эбонитовых футлярах, а также немецким красным кабелем, ко­ торый был значительно лучше нашего эзекеритового. Похоже, правду тогда говорил Бурш, но назавтра, когда они были уже на марше, по колонне прокатился слух, что Бурша арестовали особотдельцы за пронемецкую агитацию. На привале под вечер к закрытой машине особого отдела позвали и Хлеб­ никова, и он там писал объяснительную, о чем в тот вечер говорил на хуторе Бурш, и почему он, капитан Хлебников, не дал ему отповеди. Хлебников писал, ругаясь в душе и проклиная все на свете, но думал ли он сам иначе, чем начальник артилле­ рии? А вот, вопреки своему желанию, вынужден был капать на честного и разумно­ го командира, которому тот разговор, судя по всему, будет стоить жизни. А если теперь вот напишут на него самого? Хотя бы за эту компанию с немец­ ким ефрейтором? Видно, так же не поздоровится, невзирая на то, что ранен. «Ну и черт с ним!» — ругался мысленно Хлебников. Уж, видно, теперь ему не страшно ничего. Теперь он не командир и даже не раненый. Теперь он — слепец, калека, нищий. А нищему-калеке можно все. Все, что допускает его совесть. Плевать ему на других и их зрячие заботы. Они — не он. Ибо они— зрячие. Ему бы только вот закурить... Но в блиндаже спали, а Серафима еще не приходила, значит, была ночь, день еще не наступил. Но, наверное, наступит. Что только он принесет им в этот блиндаж? От долгого лежания на твердых земляных комьях давно уже ныли бедра, он крутился на шинели, пробуя лечь и так, и этак, но было по-прежнему жестко и не­ удобно. Сон приходил урывками, как у птицы на дереве; Хлебников то коротко дре­ мал, то опять возвращался к безрадостной своей реальности. Все же здесь, в блинда­ же, он чувствовал себя старшим над двумя другими, хотя его никто не назначал, но по давнему военному обычаю он решал за всех и удивился б, если бы кто-нибудь его ослушался. Жаль, что оба его подчиненные были с явным браком: один — немец, который все ж слаоо понимал по-русски, а второй — больной. Кого пошлешь, если понадобится? Сам он тоже не ходок. Оставалась только Серафима. Вновь Серафима. Как ни мудри, весь мир для них, видать, сходится на этой сельской тетке. 9. Серафимка Когда Серафимка с затаенным страхом прибежала в деревню, полицаев уже нигде не было видать, куда-то смылись или, может, искали ее где-то в ином месте. Но теперь она их не боялась: Демидовича она немного пристроила, а что он к ней прихо­ дил, то что же. зашел и ушел. Откуда ей знать — куда? У него свои дела, у нее свои.