Сибирские огни, № 5, 2010

ВАСИЛЬ БЫКОВ БЛИНДАЖ вечерами над тетрадями, готовились к урокам. Кроме того, Николай вскоре втянулся в общественные дела, ставил в РДК спектакли идаже пару раз водил туда и ее— когда играл сам с женкой Ядвигой Ивановной. Помнится Серафиме, постановка была очень смешная: как к молодой девушке подбивался пожилой шляхтич, а она не хотела выходить за него, любилась со своим молодым парнем. Так уж смеялись тогда все, а Николай и другие артисты радостно кланялись со сцены, и Серафимку захлестывала гордость, ей хотелось сказать всем, что это ж ее родной брат такой умелый артист... Кажется, Демидович тогда тоже участвовал в пьесе, а потом они всей компанией заглянули к ним на квартиру, выпивали. Серафима угощала их клецками — было это как раз на мясоед среди зимы. Да, дружили, работали вместе, а когда и что произошло между ними — Сера- фимка не знала по сей день. Помнит лишь, как однажды, поздно придя с какого-то собрания, Николай показался ей вконец расстроенным, просто обозленным даже, Ядвига Ивановна все уговаривала его, утешала, а он покачивал головой и чего-то не мог постичь. Назавтра утречком, оставшись одна с невесткой, Серафима спросила за брата, и та скупо ответила: «Обвинили в национализме». «В чем?» — не поняла Серафимка. «В том, хуже чего не бывает», — туманно объяснила невестка. Серафимка больше не спрашивала, Николай понемногу стал спокойнее, по- прежнему учил в школе, а то ездил во время разных кампаний по району — шла как раз коллективизация, и он, как партийный, был в разъездах по самым дальним угол­ кам района. Спектаклей больше не ставили, дома не собирались, в РДК каждый ве­ чер проходили то собрания, то слёты, то конференции, но Серафимка на них не ходила, и о чем там говорили — не знала. Она только поглядывала с тоской, как Николай все больше мрачнел и чахнул, становился все молчаливее, дома никогда не шутил даже с женой и как бы отчурался от ребенка, что уж совсем было непонятно Серафимке. Малой Аленке было годиков шесть, это была живая смешливая девочка, Сера­ фимка очень любила ее— даже больше, чем брата с невесткой. И вот однажды, когда она купала в корытце маленькую, та вдруг говорит: «А я знаю, почему папка вчера плакал». «Плакал?» — ужаснулась Серафимка, такого она и не подозревала даже. «Плакал. Потому что он искривил линию», — бодро проговорила малая, сидя в мыльной воде. «Какую линию?» «Ну, ту, ну, ту... Наверно, ту, что у дяди Петруся в портфеле», — придумала племянница. И Серафима сначала чуть успокоилась, а потом задумалась. Видать, все ж это была не та линия-линейка, которую носил в портфеле учитель рисования Петр Петрович, то была некая иная линия, когда из-за нее плакал взрослый мужчина, учитель, ее брат. Она хотела расспросить обо всем Николая, да не решилась, брат по-прежнему был нервный, молчаливый, несколько раз, слышала она, в их комнатенке поднима­ лась ссора с женой, но из-за чего— сколько Серафимка ни вслушивалась из кухни, понять не могла. «Принципиальность, уклон, искривление» — кого и куда— могла ли она разобраться с ее тремя классами? Тогда же, помнит, как-то вечером в начале весны к ним заглянул Демидович с поллитровкой в кармане. Она собрала того-сего на стол и слышала, как они разгова­ ривали, больше ругались, отчаянно, враждебно, и расстались поздно, в полночь, обозленный Николай даже не встал из-за стола проводить друга. Больше Демидовича она у них не видела. Да вскоре вообще белый свет потеряла из виду, плакала целыми днями, а позже и совсем вернулась в свою утлую хатку на 20 0КРаине Любашей. Это когда брата арестовали, а невестка Ядвига Ивановна через