Сибирские огни, № 5, 2010

От этих-то что осталось? Они ведь сгинули тоже. И одиночество в смерти настигло их без труда. Таверны еще открыты, и пиццу с фрутти ди маре ни в чем не повинный немец запивает алым вином. <...> В «Интерпоэзии», в стихотворении «Адольф»: <...> Так я входил в историю, так падал во время. И значит, зло меня уже манило, я с ним заигрывал, уже ему в глаза старался заглянуть. Я не был злым ребенком, но соблазн уже бродил во мне, по жилам, быстрою усмешкой, щекоткой счастья. Были за окном, я помню, ветки, вечный шелест их... И тени проходили сквозь меня, я их не чувствовал, но тени проходили, сгущались, двигались, железо скрежетало, и солнце бомбой падало на землю. Макушинский движется между парами оппозиций, вовлекая их в движение смысла стиха, между «повторением и различием», между иллюзией тождества, желанием покоя и невыносимой экстатической сингулярностью вещей, всякий раз выводя нас из мира жела­ ния, надежды и страха в повторяющуюся без конца новизну. Новизну, которая и сама обра­ стает желанием, несмотря на беспрекословное «сейчас». Одно из красивейших стихотворе­ ний в этих двух подборках (в «Звезде»): Увидеть бы море сегодня, не завтра, сегодня, сейчас, не после того и того-то, а прямо, чтоб — вот оно, вот оно, за этими крышами, окнами, катящееся на нас всем блеском своим, всеми волнами, как в первый какой-нибудь раз. Увидеть бы море сегодня, немедленно и наяву, за бензоколонками сонными, за скукой трамвайных путей — и лодки с их днищами черными, и россыпь сетей и цепей, и эту сухую, колючую, ползучую, злую траву, и дюны, песчаною кручею взлетающие в ту высь, где легкою кручей, летучею небесная движется мысль... Увидеть бы море сегодня, немедленно, прямо сейчас, великое море Господне, все знающее про нас.