Сибирские огни, № 5, 2010

БИБЛИОГРАФИЯ Занимательное интервью Максима АМЕЛИНА публикует «Арион», № 1,2010 («“Трид­ цатилетние” семь лет спустя»), В. Зусева, интервьюер, настойчиво пытается обратить внима­ ние поэта на его личную поэтическую историю, однако тот себя обсуждать не хочет, а хочет громить классиков и современную филологию. Такое ощущение, что «тридцатилетним» лет пятнадцать от силы. «Зачем заниматься тем, что канет в Лету?» — спрашивает Амелин, которому нужны дворцы, а не гаражи и сортиры. Да и понятно: поэт пишет «на будущее». В будущем все ниспровергатели и тихие революционеры а 1аАмелин станут «университетски­ ми поэтами» (что, разумеется, станет для них «источником дохода»), и тогда-то уж точно будет исчислено — кого на какое место поставить. Места, очевидно, распределяться будут согласно «некой цензуре». Смешав известно с чем половину русских поэтов (а заодно и фило­ логов), Максим Амелин заявил: Поэтому я и говорю: историки литературы, увы, ничего не понимают в поэзии! Вообще, скажу по секрету: на самом деле поэзия не относится к сфере литературы. Она относится к сфере искусства — и куда ближе к музыке, чем к прозе. <...> То, что относится к наррации, — не имеет отношения к искусству. Далее следует нелепый спор с В. Зусевой, которая перечисляет Толстого, Достоевско­ го и пр., но поэт не поддается. Не искусство и все тут. Как жить дальше? А вот как: Вообще-то надо срочно переосмыслить и переоценить все заново. Пора, дальше тянуть нельзя! Расхожие заблуждения препятствуют дальнейшему движению. И я согласен с Максимом Амелиным: срочно следует все переосмыслить — особенно то, какое место во «всем» занимают позерство и выпендреж. * * * В № 1,2010 «Интерпоэзии» и в № 3 , 2010 «Звезды» опубликованы две подборки Алек­ сея МАКУШИНСКОГО, одного из самых, на мой взгляд, интересных наших поэтов. На сером фоне неоднократно премированных классиков, с одной стороны, и галдящей своры постмодернистских юношей — с другой, поэзия Макушинского, ей богу, глоток свежего воздуха. В этих подборках очень хорошо заметны ориентиры поэта — мастера, умевшие го­ ворить всерьез — Монтале, Элиот, Милош. Может быть, время их было серьезнее, чем наше. Но главное, разумеется, не список предшественников, главное — это история и мгновение, то, что организует и взращивает стихотворение Макушинского. История, «история войн», ко­ торая существует только в языке, но— ив этом суть — в то же время не может высказать боль «человека в истории», и мгновение, мифическое и неуловимое движение настоящего, отно­ сительно которого когда-то было сказано одним даосским учителем: «Тот, кто уразумеет, что такое “здесь и теперь”, перевернет порядок жизни и смерти». В подборке в «Звезде» Алексей говорит: <...> Об одиночестве в смерти ты думал, глядя, как пары, прижавшиеся друг к другу, взлетают в небо, смеясь, как хлопья сажи из гетто приносит весенний ветер, и кто-то их лихо ловит, как бабочек, на лету.