Сибирские огни, № 5, 2010

препятствием на пути соединения их горячих тел остаются классовые предрассудки: Лобов прогоняет отца Анны, который хочет полу­ чить с него, как с будущего мужа выгоду, а Анна твердо знает, что «коммунисты с редь­ ки на хрен переколачиваются». Но любовь все разрешила: «Теломжарким до костей прожгла. Руки мягкие вокруг шеи в перегиб свила». И становится страшно за Лобова-коммуниста-— пропадет он из-за Анны, омещанится, окула­ чится. А разве коммунизм-большевизм не есть дело психологическое, только не пугающее, а радующее? Через год-два в литературе, даже РАППовской, начнутся дискуссии о «живом человеке» в советской прозе и по­ эзии, а в теоретических статьях замелькают термины психологии и даже психоаналити­ ки. Актуальными станут 3. Фрейд и фрей­ дизм. Сибири, сибирской литературе, конеч­ но, не до высоколобых изысков. Но есть и в «СО» приятные исключения. Радует, напри­ мер, Леонид Мартынов. И плодовит, и талан­ тлив. В этот № 4 идет стих «Старый Омск», удивляющий пластичным, все переварива­ ющим языком. От темы «баб», «пригнанных из Вологды и Вятки» в крепость на Оми он переводит стрелку своего поэтического рас­ сказа на тему смешения чинов, сословий, рас, достигшего в Сибири, «где родословье не в чести», крайней пестроты. Советская «красная» власть пришла как раз вовремя, чтобы «создать закон», одинаковый для всех, выровнять всех в «расу» советского народа. А может, и правда, закон, время и сила но­ вой власти уничтожат проклятое двоемирие: «А дни идут размеренно и строго, / Сливая жизни в мощное одно. / Так мельницы (под Омском мельниц много) / Размалывают спе­ лое зерно». А разве сам он не писал о том же в «Щепке», о машине, «размалывающей» кон­ трреволюцию в «муку» — удобрение для этого мощного «одного»? Впрочем, в поэзии это делается легче, естественней. Вон Итин умудряется даже те­ кущие будни делать стихами. И вот мы де­ тально узнаем, как жилось поэту, редактору и автору «СО» и просто человеку в 1924 году из стиха «Блок-нот поэта». Сначала о курсе рубля и ценах на муку. Редакция и литера­ тура потом: «Стихи, как устрицы: / Прогло­ тишь — ни сыт, ни голоден. / Надписи — «В архив». «Доложить». «Мусор». / Жесть часов механического завода». Журнал, как видно, делался нелегко, и мусорная корзина для рукописей не пустовала. А вот поэт дома: «В кухне диспут о пережаренных котлетах. / За стенкой— о модных шляпках. / Поесть из миски и — голову в подушку. / Выключить мозг до вечера», чтобы «не раздавил... бу- ден медленный глетчер». Словом, все то же «общежитие», где для творчества только ночь, «чтоб в клетке мозга опять пригнулось / Сердце — веселый зверь». И вновь о мозге: «У нас под черепами •— накипь урагана!», который требует «другой поэзии». Ее «не лаской — нагайкой выжгу», «драгоценную сталь стихов». Это поэзия из- под плетки, это психология, подстегнутая революцией «под черепом». Итин из того же «материала» сделан, что и он, Зазубрин. Те же ласка и нагайка в его лит. сознании борются, подгоняют, разгоняют жизнь, вплоть до 1937 года. Спокойнее, надежнее писать о «горных долинах», как Ерошин, или «сказы о бердане», как Скуратов. Может, поэтому оба удачно пройдут 1937-й, дожи­ вут до других советских лет, без чекистской психологии в литературе. Представлял ли себя Зазубрин в 60-е или 70-е? Можно ли и его представить старым, с собранием сочи­ нений в творческом багаже, с «оттепельны- ми» повестями и романами, ветераном ли­ тературной и политической борьбы? Вряд ли. Слишком уж большим был разгон, рез­ кой стартовая скорость, великими притяза­ ния. 1924-1925 гг. кино и собирание лит. сил, в 1926-м — Союз сибирских писателей, 1927-й — пятилетие «СО» и пик зазубринс- кого журнала, в 1928-м — ожидание М. Горь­ кого для закрепления победы сибирской ли­ тературы и — мечты, мечты! — чтобы сде­ лать Новосибирск центром литературы об­ щероссийской, где будут свои Пильняки и Бабели, Булгаковы и Зощенки, Есенины и Клюевы, Маяковские и Пастернаки... А пока «СО» набирали ход мощной энергией не только Зазубрина и Итина, но и Вегмана. В «его» отделе печатаются не про­ сто исторические статьи о гражданской вой­ не, но и свидетельства очевидцев. Как, на­ пример, «Иркутское восстание и расстрел Колчака» А. Ширямова. Сам автор призна­ ется, что на охрану Колчака приходилось тра­ тить изрядные для неустойчивого Политцен- тра силы — «надежный отряд». Чувствуется, что коалиция антиколчаковских партий висе­ ла на волоске, ожидая мощного восстания: «Многие припрятали оружие, и его часто на­ ходили при обысках...» В размножившихся прокламациях «восхвалялся Колчак какмуче­ ник», а сам автор признается, что в них он «величался Ширямзоном». Кроме того, автор сообщает, что вместе с Колчаком и Пепеляе- вым был расстрелян «приводивший в иркут­ ской тюрьме... в исполнение смертные при­ говоры — китаец, отвратительное существо.