Сибирские огни, № 5, 2010

«красные» партизаны больше охотники на зверя, чем солдаты, воины. Но героем стано­ вится не их командир Коврижкин и не вдова подполковника Валентина Яковлевна, а «мед­ ный рев» оркестра на похоронах в братской могиле убитых «красных». Эти «тысячи го­ лов», текущие к могиле, вся картина какого- то небывало грандиозного события уж очень напоминает похороны Ленина. Особенно те, новониколаевские, которые описал Зазубрин. Так что появляется соблазнительная мысль объяснить замысел Гольдбергом сво­ ей повести похоронами Ленина, композици­ онно уравновесив ее идеологическим кон­ трастом. У «белых» в гробах — презренный металл, сами они — полутрупы. У «крас­ ных» — братская могила и вселенские похо­ роны, похожие то ли на стихийное бедствие, то ли на праздник: «До братской могилы че­ рез весь город дрожал медный рев. Он ка­ тился над улицами, он бился о стены домов, он влипал в окна. Он был назойлив, властен и неотвязен он был». Другая удача номера — «повесть горь­ кой жизни» Г. Пушкарева «Надо воротить­ ся». Она очень напоминала бы произведе­ ния дореволюционных «народников» о мно­ годетном и слегка юродивом бедняке крес­ тьянине и даже Достоевского, ибо Никита Куликов ради «ядреной, скусной муки» уби­ вает одну богатую одинокую старушку. Если бы все это не происходило уже в советское время. Советские судьи — «ровно люди хо­ рошие, не чиновные, простые, рабочие» «оказались не своими, чужими», осудив на восемь лет теоретически и полтора года прак­ тически. Ибо сын убитой («бабкин сын») — милиционер Егор пожалел Никиту, отдав ему весь свой кисет табака: «Я думал, оправда­ ют, уж больно вид у тебя жалостливый». Дей­ ствительно, что взять с невинного, как ребе­ нок, крестьянина, который все твердит: «Баб­ ка была хорошая, лепешками кормила, а грех вышел, што-ж поделаешь». Да и читатель тоже никак не может виноватить Никиту, ко­ торый заботится не о себе, а о калечной жене и малых «ребятишках». Вот и думаешь: вро­ де бы и власть сменилась, а жизнь «остается горькой», и то ли Куликов еще не осознал, что пришла власть народная, то ли власть не поняла еще, что она народная, и лучше бы не доводить людей до «преступления и на­ казания». В общем, при внешней, почти лу­ бочной простоте получилось нечто и соци­ ально, и психологически, и проблематичес­ ки заостренное. Так что и в названии бы надо поставить знак вопроса: а «Надо (ли) воротиться?» Снисхождения-то все равно не будет. Зато у Степана Ильича из рассказа О. Руновой «Косым ветром» вопросов нет: от жены из породы «объевшихся» надо уходить и забирать с собой их общего сына Сережу. Истинный пролетарий («подкидыш, с четыр­ надцати лет у станка»), он знает твердо: не­ обходимо «...правильное воспитание, обще­ ственное. .. Для сына коммуниста воспитание одно — детский сад, пионерство, комсомол, партия». А ей, Юлии Сергеевне, бывшей ле­ вой эсерке, весь этот образ жизни не подуше. Начиная с быта — «противная комната в большом советском доме № 2. Тесно, негде поставить другую кровать, приходится спать на одной постели с мужем... Кругом, внизу, вверху, рядом— комнаты, комнаты, комнаты. Говорят, кричат, поют, декламируют, долбят уроки, спорят, стучат, играют по целым ча­ сам на скрипке, фаготе, рояле. В кухне— не­ избежные ссоры и сплетни». В общем, все, как у Зазубрина в «Общежитии». От физио­ логического привкуса любовного треугольни­ ка автору не отделаться. Ее девятнадцатилет­ няя соперница — само воплощение жизни, здоровья, плоти («эта баба», называет ее Юлия Сергеевна), а у нее, тридцатисемилетней, никаких шансов. Ее судьба предопределена уже в названии и подкреплена эпиграфом: «Зерно веют при боковом или косом ветре (из старинной кни­ ги)». Она уже лишняя в этой новой жизни, косым ветром новой власти ее сдует на обо­ чину, одновременно посеяв зерно новой жизни, новой семьи. Рассказ Кондр. (так!) Урманова «Марь» иллюстрирует ту же тему: «новая власть + половая совместимость», только уже на де­ ревенском материале. У пришедшего с фронта в родное село Кузьмы Торопова ос­ колок снаряда лишил мужских органов. К истомившейся жене Васёнке пристает све­ кор. В итоге трагедия: «У раскрытой двери лежал Михайла (свекор) с развороченным черепом, а сын с посиневшим лицом, с при­ кушенным длинным языком висел на пере­ кладине. У двери лежал залитый кровью то­ пор». Свободная от «мари» полового гор­ диева узла Васёнка убегает с Алешкой-рыба- ком, «кудлатым, как лешман». Плоть вновь торжествует в человеке, биологическое и социальное вновь не в ладу. Насколько актуальна была эта тема для самого секретаря, редактора, председателя «СО» Зазубрина в середине 20-х говорит еще один рассказ номера — «Пугающая психо­ логия» Н. Федотова. Председателя сельсове­ та Лобова влечет к себе, до затмения разума, дочь местного богатея Анна Корнилова. Вер­ нее, ее пышная, «копенная» грудь. Последним