Сибирские огни, № 5, 2010

В поэзии Г. Суворова определился ряд устойчивых приемов, которые придают его стиху публицистическую дисциплинирован­ ность. Мы уже не раз могли убедиться, каким важным средством композиционной органи­ зации является в лирике Георгия Суворова повтор. Поэт часто обращается к этому при­ ему, стремясь усилить драматическую напря­ женность описываемого («Однажды ночью», «Ухожу» и др.). В стихотворении «Красноар­ меец бьется так» его название повторяется в каждой из трех строф. Анафора словно дик­ тует сопроводительный рисунок в духе «Окон ТАСС», а последующие строки четверости­ ший словесно этот рисунок дают: Красноармеец бьется так: В руке один клинковый штык,— С размаху заколол троих! Четвертый?! — Поднял руки враг! Гиперболичность подчеркивает «пла- катность» задачи, которую ставил перед со­ бою автор, и рождает в сознании читателя, как и в ряде других стихотворений поэта, фольклорные ассоциации: «Врагов пятнад­ цать... Без оглядки действуй! Пять—на шты­ ке, огнем прошиты десять»; «немцев туча, а нас — горсть» и т. п. * * * Край, который сформировал поэта, по его собственному определению, — край «стоцветных преданий». Сочетание элемен­ тов фольклорности с явно просвечивающи­ ми приемами газетно-оперативной поэзии в военной лирике Г. Суворова довольно ус­ тойчиво. В стихотворении «Встанем и погре­ ем руки» слиты фольклорный мотив неодо­ лимости сопротивления русского народа врагу и публицистическая мысль о преем­ ственности подвига. Тот же фольклорный мотив завершает стихотворение «Бушует поле боевой тревогой»: И целый день сегодня, как вчера, Мы падаем. Но нас все так же много. Невольно вспоминается строка К. Си­ монова: «Как в сказке, мы неодолимы», — в которой связь такого видения с народной поэтической традицией обнажена. Фольклорной песенностью отмечены такие стихи Г. Суворова, как «То не ветер», «Соколиная», «Тополь жмется к тополю» и другие. В них встречаются и фольклорные образы (смерть-старуха), и устойчивые эпи­ теты (грозный ветер, чистое поле, вьюга снежная, девушка-красавица), итавтологичес­ кие повторы (радуги-дуги, путь-дорога), и отрицательные сравнения («то не ветер — птицей мчится слава», «то не сокол — то неудержимо русский парень двинул на вра­ га»), и синтаксический параллелизм. А в сти­ хотворении «Офицерскому собранию» есть упоминание о трех былинных дорогах, встре­ тившихся на пути русского воина. Фольклор­ ной стихией пронизано одно из лучших сти­ хотворений Г. Суворова: Мы тоскуем и скорбим, Слезы льем от боли... Черный ворон, черный дым, Выжженное поле. А за гарью, словно снег, Ландыши без края... Рухнул наземь человек — Приняла родная. Беспокойная мечта — Не сдержать живую... Землю милую уста Мертвые целуют. И уходит тишина... Ветер бьет крылатый. Белых ландышей волна Плещет над солдатом. Здесь традиционный для народной по­ эзии «черный ворон» и родная земля, прини­ мающая в себя убитого воина, который целу­ ет ее уже мертвыми устами. И очень устой­ чивый в поэзии военных лет контраст жизни и смерти: «Черный ворон. Черный дым. Вы­ жженное поле». Зловещие краски смерти. А рядом: «словно снег, ландыши без края», «бе­ лых ландышей волна» — нежная чистая песня жизни. «Характерные для Суворова стихи,— замечает в своих воспоминаниях С. Наровча­ тов. — Лучшие строки в них, строки с под­ линно народным ощущением. “Рухнул на­ земь человек, приняла родная”. Приняла !».18 Вообще природа в ее многообразных проявлениях в суворовской лирике часто об­ наруживает контраст происходящему. Лику­ ющая песня жаворонка, которая доносится до бойцов и сквозь орудийный гул («Жаворо­ нок»). Серебряный полумесяц чайки, свер­ кающей в смертельном кольце разрывов («Чайка»), Живая радуга цветов на поле, где только прошла кровавая битва («Цветы»), Смерть бойца и ранняя весна на передовой. Он пал. Но ранняя весна Идет. Что смерть ей и война? 18 Наровчатов С. Поэт на фронте. Глава из вос­ поминаний: Мы входим в жизнь. // Знамя, 1975, с. 203.