Сибирские огни, № 5, 2010

ОЛЬГА СОЛОВЬЕВА, ВЯЧЕСЛАВ ТЯБОТИН ДЕВОЧКА ИЗ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ Приткнув носовым платком пробоину в черепе, я стал стучать в борт танка: — Гаврилов Ва-ася! Коля Ку-убарев! Герасимов! Герасимов! — Но никто из них не отвечал. Очень хотелось пить. Прилёг отдышаться и вдруг услышал звук падающих ка­ пель под моторным отделением. Подумал, что стоявшая внутри машины банка с водой опрокинулась и, толкая себя левой ногой и левым локтем, кое-как прополз до пояса под днище, но, поймав ртом пару капель, едва не задохнулся от горечи. То была не вода, а газойль. Через некоторое время послышался топот и голоса бегущих. Это были немцы, но я лежал уже с каким-то безразличием к происходящему. Они подошли к танку, и кто-то отважился залезть на его борт. Лязгнул затвор автомата, и очередь полоснула меня по ногам. Тело подпрыгнуло, и на какое-то мгновение я потерял сознание. Когда очнулся, немцев уже не было. Стиснув зубы от боли, вылез из-под танка и потихоньку пополз, не зная где свои, где враги. Когда стемнело, не заметив края, свалился в овраг. Там утром меня и подобрала немецкая похоронная команда, которая вывела наших пленных солдат собирать трупы с поля боя. Я стал просить воды и услышал, как кто-то по-русски сказал: — Ох, парень, как тебя уделали! Потерпи немного, потерпи... Я опять впал в забытьё. И сразу мне привиделся каменный колодец, золотистая солома и вода из колодца через край льётся. Очнулся оттого, что кто-то поднёс к моим губам банку из-под консервов, на дне которой плескалось немного эрзац- кофе. Потом взошло солнце. Стало теплее. Подошёл немецкий офицер. Посмотрел на меня и заметил серебряную лиру на гимнастёрке, которую мне вручили в Новоси­ бирске в 1937 году за победу в музыкальном конкурсе. И там на лире, было написа­ но: «Чибисову от Дворца культуры». Немец удивленно вскинул брови: — Вы музыкант? — Да, да, — ответил я по-немецки. — На чём играете? — На баяне. — Аккордеон? О! Аккардеон!.. А я до войны ещё играл в джазе и на саксофоне вместе с моим другом Геннади­ ем Лукашонком, который лётчиком стал. — Саксофон?! — удивлённо и радостно закричал немец. — О! Прима, прима! — Его поразило, что в нашей армии есть музыканты, играющие на этом инструменте. Вскоре офицер ушёл и прислал фельдшера. Тот разрезал левую штанину комби­ незона до самого бедра и перевязал ногу, зафиксировав её проволочной шиной. Осмотрел рану черепа, покачал головой и вынес однозначный вердикт: «Капут!» Глянул на распухший правый глаз и тоже повторил: «Капут!» В середине дня на пикапе меня отвезли в огороженный колючей проволокой временный лагерь для советских военнопленных. Успел заметить, что раненых там не было. Наши люди ходили в гимнастёрках, но без знаков различия. А у ворот ряда­ ми лежали трупы убитых гитлеровцев. Подошли два немецких офицера, довольно хорошо говоривших по-русски, и стали допрашивать. Я что-то начал врать, но это у меня плохо получалось. Один из офицеров разозлился и начал по-немецки ругаться. За допросом наблюдала группа наших военных, и кто-то один, сочувствуя мне, посоветовал: — Чибисов, скажи ему, что ты лейтенант, и они отправят тебя в офицерский госпиталь. Принесли какую-то книгу. Оказалось, что это списочный состав нашего баталь­ она. Офицер открыл нужную страницу и зачитал все сведения обо мне. Но хорошо, что там отсутствовала графа о моей партийной принадлежности. Коммунистов и евреев немцы сразу же расстреливали. В пикап, где я лежал, посадили ещё одного пленного лейтенанта из нашего бата­ льона и в сопровождении двух солдат повезли в полевой госпиталь, что находился в большом селе рядом с церковью, которую я видел в перископ во время боя. Здесь мне поверхностно обработали раны, наложили повязки на голову и ноги. Немецкие санитары принесли в котелке еду, а в крышке морс, который я с жадностью выпил. Из этого села уже на носилках в санитарной машине вместе с другими ранены­ ми доставили в Белгород и поместили в большую палатку, стоявшую на пригорке,