Сибирские огни, № 5, 2010

ОЛЬГА СОЛОВЬЕВА, ВЯЧЕСЛАВ ТЯБОТИН ДЕВОЧКА ИЗ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ но на советскую территорию. Итак мы ещё одну ночь ночевали. Немцы, простые сол­ даты, видя голодных и заплаканных детей, что-то давали им поесть, а вот от ночного холода укрыть малышей было нечем. Я в свои тринадцать с половиной лет уже счита­ ла себя взрослой. Похоже, что мама тогда тоже стала такого же мнения. Днём приезжали какие-то фотографы и операторы. Они снимали нас со всех сторон, наверное, чтобы потом напечатать эти снимки в своих берлинских газетах и показать в кинохронике перед киносеансами какие русские жалкие, раздетые, чума­ зые и зарёванные. Да нам и самим было страшно смотреть друг на друга... А потом нас собрали и под конвоем повели в городскую тюрьму. Брест город небольшой, деревянный и многонациональный. До войны, когда мы туда приехали, в нём жили белорусы, поляки, евреи, украинцы, русские. Так же было и в классе, где я училась. Ребята меня любили, потому что советские ко всем национальностям относились с уважением. И теперь эту любовь мы ощутили особенно остро. Девоч­ ки-одноклассницы принесли нам одежду. Мне и маме. И что-то поесть приносили раза два или три. Причём приходили девочки-еврейки. Они лучше других умели с немцами договориться. В заключении держали нас три недели, но еду за всё это время привезли только один раз. Сухари и суп гороховый в брикетах. Видно, наши склады продовольствен­ ные захватили, и решили таким образом покормить пленных. То, что дали нам, хвати­ ло дней на восемь, а потом опять еды совершенно не стало. Ходить внутри тюрьмы разрешалось, и мы под командой немцев двор без конца подметали. Они же очень чистоплотные люди. И из камеры в камеру можно было ходить друг к другу. И когда у нас уже совсем еды не стало, мы, молодёжь, нашли кухню тюремную. А там стояли два чана с замоченной солёной рыбой. Наверное, её ещё перед войной замочили и она уже пахнуть начала, но мы всё равно эту рыбу ели. Однажды к нам в камеру с переводчиком пришёл немецкий офицер. Ему стул поставили. Он сел. Спрашивал меня: — Кто ты? Чья дочь? В каком классе учишься? А кто твой отец? — Я сказала. — Он коммунист? — Да, коммунист! — а сама подумала: если бы он даже не был коммунистом, то я всё равно бы сказала, что коммунист. Раньше ведь у всех советских детей какая-то гордость была за страну. — А где твой отец сейчас? — продолжил допрос офицер. — Он воюет! -—Хотя мы не знали тогда, что отец на пятые сутки боёв попал в плен. Зато даже в тюрьме было слышно, что Брестская крепость сражается, не сдаёт­ ся. И это придавало нам силы. В конце июля всех женщин и детей отпустили, но мы, правда, должны были ходить в комендатуру отмечаться. Там же гражданскому населению выдавали хлеб­ ные карточки. Вышли из тюрьмы: куда идти? Ничего ведь нет — ни вещей, ни еды, ни знако­ мых, ни крыши над головой. Посовещались несколько семей и решили пойти куда глаза глядят. А глядели они в сторону какой-нибудь деревни или хутора. Колхозов там ещё не успели создать, и всюду жили только единоличники. Вот к ним мы и пошли на поклон. Дошли до первой околицы. Сели. Одна женщина выглянула из окна, вторая выг­ лянула подивиться: что там за люди с детьми сидят? Потом собрались человека три- четыре и подошли к нам. — Вы что, советские? — спрашивают. — Да. — Из Брестской крепости? Ну, в общем-то, все же знали в округе, что там ещё бои идут. И они нас разобра­ ли. Каждая хозяйка взяла к себе семью. Вот так и мы попали к очень хорошему человеку. Хозяйка наша была по-настоящему доброй и приветливой женщиной. И жили мы у неё до зимы, до января. И даже когда немцы нас заставили переселиться в город, наша хозяйка нам всё равно помогала. Белорусы вообще очень приветливый и гостеприимный народ, а к русским, к советским относились исключительно хоро­ шо. Ведь там ещё были старые люди, которые в Первую мировую тоже бежали от немцев. Бежали в Россию, и помнили, как русские их жалели и привечали. И потому они считали, что долг платежом красен.