Сибирские огни, № 5, 2010

Отдать должное врагу — это тоже в характере Гладких, как, впрочем, и в характе­ ре вообще русского человека. Или, что будет вернее, уже сложившейся в ту пору не­ повторимой общности, определяемой одним словом — советская, поскольку в днев­ нике Гладких, обратите внимание, далеко не одни русские фамилии, и он, называя их, не считает нужным уточнять, какой национальности его товарищи. Это братство, об утрате которого сейчас можно только горько сожалеть. Враг бежит, бежит , повторю слова Гладких, а потом на передовой снова затишье, дивизион Семёна обживает немецкие, захваченные в боях, землянки и блиндажи, сделаны они капитально, но «высунуть носа нельзя» — такие идут бом­ бёжки. «Едва высунул как-то, — пишет не без юмора над самим собой Гладких, — как снова налёт. Я прыгнул обратно в блиндаж с такой скоростью, что и сам не понял, как вновь оказался в блиндаже. Наверное, всесоюзный рекорд установил по прыжкам в длину с места. Жаль, что его не засчитают». 25 ноября: «Под вечер слушал патефон зам. командира полка по политчасти Булихова. И, проигрывая пластинки “Брызги шампанского ”, "Вальс пожарного ” и много других, вспомнил мирный 1940 год, Новый год, бал-маскарад. Сколько было радости, веселья, а сейчас только и слышишь дробь пулемётов, скрип “Ванюш ” (не­ мецкие реактивные установки. — Н. Б.), тявканье мин... Когда прежнее снова вер­ нётся?» Чем ближе конец войны, тем чаще Гладких вспоминает мирное время, и, вспоми­ ная, задаётся вопросом: как же он, его фронтовые товарищи будут жить после Победы? «Ведь отвыкли! — вырывается у него. — Как-то даже не представляется, что не будет бомбёжек, артобстрелов, раненых и смерти». И тут же убеждённость, не­ смотря на царящую вокруг разруху: «Ивсёже после войнымы будемжить лучше, чем жили до неё». Эта вера, должно быть, тоже поднимала людей в атаку, бросала их грудью на амбразуры. Я разговаривал со многими фронтовиками, и все они подтвердили, что испытывали такие же чувства. Несмотря на боль всё новых и новых каждодневных утрат и шаткость собственного послевоенного будущего, дожить до которого — точно заново родиться. 23 декабря: «Слушал гармонь, играл химинструктор старший сержант Со­ колов... Все слушали и молча плакали, потому что убит ст. лейтенант Дронь и тяжело ранен бывший комбат четвёртой батареи лейтенант Пшеничный...» О встрече нового, 1945 года Гладких вспоминает 2 января: «В 12 ночи наша передовая озарилась. До чего красиво! Это все, от всего сердца встречали Новый год. Я тоже выпустил целый диск из автомата...» А потом записи вновь прерываются, вплоть до «старого нового года» — 13 января: опять наступление, уже на земле Германии, и наступление кровопролитное, несмотря на близкую Победу: «Он, паразит, разгадал, наверное, наш замысел. И своим контрогнём причи­ нил нам немало потерь. В первый же день у нас ранено пять человек. Это — лейте­ нант Чупьясев, Давыдов, Усольцев, Дарвадзе, Мацукевич...Как жаль ребят...» 15 января: «Третий день наступаем, выбыло ещё несколько товарищей, среди них Сашка Филенко...» Эта запись, уже карандашная, плохо читаемая, сделана, видно, в госпитале или в медсанбате, потому что в одном из январских боёв ранен и сам автор дневника. Позже он напишет о ранении как о незначительном: «Я не поняп, откуда и чем меня стукнуло. А, в общем, ничего опасного: повреждение костей...» Гладких не считает своё ранение опасным даже 28 апреля, когда указывает в дневнике срок его пребывания в госпитале, — «уже больше трёх месяцев». И это не поза, не наигрыш, он действительно уверен, что ранен легко, да и когда думать о собственных ранах, придавать им какое-то значение, если наши части уже под Берли­ ном. Прорывается лишь сожаление: «Как же я сплоховал...» Душой же Гладких тоже в логове врага, он надеется ещё поспеть «к окончательному аккорду », но выпи­ сывается из госпиталя уже после Победы, 6 июня, а четвёртого сентября 1945 года его фронтовой дневник обрывается навсегда — демобилизация. Из-за ранения, кото­ рому он по-прежнему не придаёт значения. А незадолго до демобилизации Семёна Гладких находит второй орден Отечественной войны... НИКОЛАЙ БЕРЕЗОВСКИЙ ФРОНТОВЫЕ ТЕТРАДИ