Сибирские огни, № 5, 2010

АЛЕКСАНДР ЧЕХ y&Rjl РУССКИЙ ПЛЕН Так или иначе, это было его первое выступление на немецкой земле. С. играл Шопена, ещё бы: ведь «это было у моря, где ажурная пена, где встречается редко городской экипаж...» Ноктюрн удался больше, чем баркарола, мазурки — больше, чем ноктюрн. Пара вальсов Шуберта оказалась вполне достойным заключением. Понравилось всё как будто в равной мере; лица слушателей — а их было дюжины полторы — во время игры были внимательны, а после неё выражали явное одобре­ ние, хотя аплодисменты раздались, только когда он встал и поклонился. В течение получаса, прежде чем фрау Янцен сказала, что машина для него готова, С. был представлен нескольким из собравшихся — тем, кто хотел обменяться с ним парой слов. Не слушатели подходили к артисту, а его подводили к ним, говоря: герр Шульце, барон фон Тройссен, принц Кобург. Последний, кстати, показался оба­ ятельным и простым в обхождении человеком... С. понял, что гости хозяйки дома —- это уцелевшие представители северогерманской аристократии, далеко не бедствую­ щие, но и не блистающие ни в каких хрониках — люди, сохранившие врождённое чувство своего круга , как они хранили его и в Веймарской республике, и в «тысяче­ летнем рейхе», и в послевоенной Германии. Напоследок фрау Янцен спросила, как ему игралось, выслушала благодарность, и, как бы между прочим, продолжила: нет ли у него хорошего костюма? С. чуть не оступился от такого вопроса и ответил, что нет, лучше этого у него костюма нет. — Что ж, завтра я пришлю Вам пару — может быть, какой-то из них Вам подой­ дёт. Когда бы Вам было удобно? Из-за неожиданной коды С. провёл обратный путь в смешанных чувствах. Ни­ когда прежде он не ощущал себя неподобающе одетым и был слегка сконфужен; с другой стороны, оценив ум и расположение гостей, он не усомнился, что они всё поняли, как надо. Предложение же фрау Янцен — что ещё оно могло вызвать, кроме признательности? Хозяйка не только указала на его упущение, но и взялась его по­ править. Неприятна была только мыслишка об обещанной, но пока не вручённой «скромной сумме». «О чём беспокоиться, когда имеешь дело с такими людьми?» — сказал он себе, перевернувшись в постели с боку на бок. И заснул; а в полдень, как было условлено, подъехал тот же «мерседес» с двумя костюмами и конвертом, в который были вло­ жены двести марок. — Нормально... За сорок минут непотной работы... Да, F-бург тебе не N - c k ... До этого его занятия музыкой были, словно забитая сырыми дровами печь. Перед тем, как вталкивать ещё одно полено, нельзя было не думать: зачем? И вот в ней затре­ щал едва заметный огонёк. Появилась тяга, дым больше не валил в лицо, не ел глаза... Что бы ни говорили, артист живёт ради публики; нет её — нет и жизни. Даже слава— это, прежде всего, слушатель или зритель; а кому она нужна сама по себе? Слушателей здесь было немного, зато каждый из них для чужеземца был бесце­ нен. Впрочем, и его происхождение кое-что значило: на третьей встрече его попро­ сили сыграть что-нибудь русское. С. замялся. Ни Рахманинова, ни Скрябина он никогда не играл, выученную ещё в консерватории пару прелюдий и фуг Шостаковича — это могло бы заинтересовать потомков Баха! — давно забыл. Даже известные со школы «Времена года» не меша­ ло бы повторить... Выход из затруднительного положения нашёлся совершенно непредвиденный, а указало на него то, что они пели по пьяни в Москве: В далёкий край товарищ улета-а-ет... В дружеской компании С. нередко исполнял под собственный аккомпанемент репертуар далеко не классический: что-нибудь из Дины Верни или прочих эмигран­ тов, частушечного или лагерного фольклора. Ни разу в жизни не спутав ударения в устной речи, не пропустив ни единой запятой в письме, он выпевал, наслаждаясь разливом одесского просторечия, далеко за пределами грамматических берегов: Товарищ малахольнай, Скажи моей ты маме, Что сын её погхибнул у борьбе. С винтовкою в рукою, И с шашкою в другою, И с песнею весёлой на губе...