Сибирские огни, № 5, 2010

Прошел следующий шабат и еще шабат. Потом начался Песах — еврейская Пасха И тут Мордехай вдруг неожиданно объявился, позвонив по телефону и пригла­ сив всю семью к себе на виллу— отмечать праздник. Положение семьи, между тем, становилось все более отчаянным. Здоровье Виктора не улучшилось, комиссии пока не вынесли никакого решения, а завод, на котором работал Виктор, не торопился выплатить ему компенсацию. За помощью обращаться было не к кому. Единственным их родственником в Израиле был Мор­ дехай. На вилле у Мордехая собрались его дети и внуки. Здесь и встретились впервые дети и внуки обоих братьев. По еврейскому обычаю, в богатых семьях на большой праздник принято приглашать бедных родственников. На этот раз роль бедных была отведена семье Якова. Дочь с зятем, внук Якова и сам Яков сидели в углу и чувствовали себя именно бедными родственниками. С ними никто не общался, и вообще казалось, что их не замечают. В конце концов дочь вызвала такси и вместе с мужем и сыном уехала домой. Эта встреча окончательно определила ее отношение к Израилю, и она реши­ ла, что ни за что не останется здесь. А Яков подумал тогда: «Что толку ломиться в наглухо закрытую дверь? Война давно закончилась, но ненависть и вражда остались. И победитель в этой войне не он, а Мордка». Так думал старик. Все эти годы, когда рушилась привычная жизнь, одним из строителей которой был и он сам, Яков чувствовал себя солдатом, которого предали его командиры. Его дети и он вместе с ними выпорхнули из разоренного гнезда. Тогда казалось — навстречу новой жизни. Но эта «новая жизнь» оказалось мерзкой старухой из нищего еврейского местечка. Он вспомнил рассказы отца о жизни в еврейском местечке, которые пересказы­ вала ему мать. О хедере, с его полуграмотным злопамятным ребе, многодетной, голодной семье в затхлой избе, о матери, валявшейся в ногах у самодовольного, лоснящегося от жира раввина с просьбами о детях. Мать рассказывала ему, что его отец ненавидел местечко всем сердцем. Оно было для него символом нищеты, уни­ жений и безысходности, и вся жизнь отца была войной против той старой жизни. Сколько сил, сколько жизней было положено, чтобы вырваться из гетто, и вот теперь, на старости лет, он снова оказался в гетто. Что ждет здесь его детей, его внуков? Перед ним вдруг снова возникла ухмыляющаяся физиономия Мордки. И тогда он четко для себя решил, что его дети не станут здесь жить. * * * Прошло 4 года. Практически каждый день Израиль содрогался от взрывов. Хмель самодовольства от ощущения себя империей улетучился, и вместо него наступило тяжкое похмелье. Уже практически никто не вспоминал о совсем недавнем величии, начало которому было положено в 67-м. Яков по-стариковски коротал вечер у телевизора, который сообщал подробнос­ ти очередного взрыва. В это время зазвонил телефон. Вместо голоса Яков услышал отчаянные рыдания. Это был Мордехай. Яков пытался успокоить брата и одновре­ менно понять, что же произошло. Наконец до него дошел страшный смысл обрывочных фраз брата: его внучка погибла сегодня во время взрыва в каком-то тель-авивском кафе... Рассказав дочери о случившемся, Яков, как бы извиняясь, добавил: — Нужно поехать к нему. Пока Яков говорил, на лице дочери не дрогнул ни один мускул. — Я останусь с Витей, он болеет, — наконец ответила дочь. — Все же он мой брат, да и все эти взрывы — наша общая беда, — будто извиняясь, сказал Яков. ВЛАД РИВЛИН ИЗ-ГОИ