Сибирские огни, 2008, № 12

И тут он увидел, что река и небо сияют и светят друг в друга, будто два ослепи­ тельных огромных зеркала. И что бы ни показывала быстрая река, отражая мир как бы взятым в долг у будущего, медленное небо тут же отдавало долг реки, потому что оно опаздывало ровно настолько, насколько убегала вперед река. И тогда он решил, что он будет бесконечно счастлив, если запомнит это утро и сохранит тайну реки и неба. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Дарит до поры надежды и ведет по жизни сила Тех, которым хоть однажды в душу вечностью сквозило. Елена Зубарева Мой дом стоит на высоком берегу. И когда я открываю дверь моего дома, выхожу на порог и смотрю на Великую Реку, то снизу, от самой воды, летит ко мне синий ветер. Он треплет меня за бороду, шлепает меня по животу полами моего же брезентового плаща и пытается затолкнуть назад в дом, но я только усмехаюсь... Я усмехаюсь и глотаю слезы. И потом я вспоминаю своего друга Григория, как одиноким осенним утром синий ветер подкараулил его. Он всего лишь захотел выйти из дома, чтобы преданно посмот­ реть на Великую Реку. Синий ветер ударил его дверью и зашвырнул назад в дом. Григорий выждал минутку-другую, попытался снова открыть дверь и выйти, но ветер с такой силой налег с другой стороны, что раздавил Григорию пальцы. Тогда Григорий заплакал и умер. Я не знал, что Григорий объявится в низком дождливом небе над кладбищем... Когда в могилу опускали гроб с его телом, тучи в одном месте раздвинулись, и я увидел в небе его лицо. Думаю, что в тот момент Григорию стало не по себе: он перехватил мой вопрошающий взгляд. На кладбище я не мог объяснить людям эту его скорую и необъявленную смерть. Без борьбы и страданий. Синий ветер его не пускал, а Григорий взял да и вышел. И не только из своего дома, но и из своих мыслей. И видит себя теперь во внутренней тишине, как дух. Или, раз он мне все-таки показался в небе над кладбищем, значит, он не вышел, а отделил себя от каких-то жизненных движений, желаний, сенсаций, им­ пульсов — осознает себя как дух, воплощенный в материю. Странно, что никогда раньше никто не посмел подумать, не то что спросить его о смерти. Может, из-за его прирожденного мужества. Помню, что с самых ранних лет его уделом были уважение и любовь окружающих. Так что же такое он теперь знал, в чем заключалось его знание, чтобы после такой незначительной смерти быть вправе присутствовать на собственных похоронах? Меня тогда, кроме досады, посетила и другая мысль, а именно, что за этим кроется какая-то комедия, хохма, что, может быть, он каким-то чудом дознался или угадал, что я буду именно так стоять и туда глядеть. Он был абсолютно уверен, что невозможно сомневаться в честности его поступка, поэтому он, по сути дела, стес­ нялся не за себя, а за весь мир, поскольку теперь его видению нашего суетливого мира противостояло иное видение, не менее серьезное, однако продиктованное ка­ ким-то переходом на крайние позиции. Я смотрю на Великую Реку и вспоминаю, как всего лишь за полгода до этих похорон мы с Григорием ездили в большой город, чтобы покататься на подземных поездах, а потом сочинить и спеть об этом песню. В городе мы сначала рассказали о нашей затее милиционеру, одиноко стоявше­ му возле магазина неподалеку от входа в метро. Он выслушал нас с самым серьез­ ным видом. А потом спросил, тоже очень серьезно: «А есть ли у вас тридцать руб­ лей, мужики?» Мы, конечно, сообразили на троих, а потом никак не могли попасть к подземным поездам. Каждый раз, когда я и Григорий, будто два старых облезлых буксира, раздвигая животами людей, словно бревна в запани, подруливали к входу в метро — коварные калориферы начинали дуть в нас. Они надували теплым против­ ным воздухом наши плащи и шаровары. И мы всплывали и повисали над входом в метро, словно два больших серых дирижабля, пугая и удивляя людей. ВАЛЕРИЙ БАРАНОВ ТЕОРИЯ БЕССМЕРТИЯ