Сибирские огни, 2008, № 12

ВАЛЕРИЙ БАРАНОВ ТЕОРИЯ БЕССМЕРТИЯ отвратительным предположением, не распространяется на них, потому что есть дру­ гое знание, пусть в ничтожном ощущении уже общей крови, они знают, что скоро уснут навсегда. Однако эта симбиозность протестует: поет, угрожает, пляшет, кор­ чится — но ее кривляния неоспоримы в силу того, что являются посредником чувств обоих — находиться за пределами какого бы то ни было логического объяснения. Не будет суеты и тревоги — будет пленительность и покой, которые тоже извес­ тны нам перед сочувствием или соитием, сродни беспокойству, чувствуемому нами, когда некие таинственные обстоятельства вторгаются в течение наших привычных пос­ ледовательных ощущений самой непознаваемости, в которых нашему воображению все-таки отведена печальная роль злодея, ведомого двумя милиционерами. — Скоро грешники поймут, что они почти побеждены, и скоро они будут казне­ ны окончательно. И не только из-за того, что трудно уловить смысл греха. За смыс­ лом стоит еще один смысл, который стремится к нулю: если и существует где-то Бог, то он, очевидно, пустое место, потому что Вселенная, ее время, ее бесконечность, как и человеческая любовь, — все это иерархии женского рода. Только в женском взгляде можно прочесть первоначальные импульсы и детали, интонацию дыхания, вздохов — все, что было до появления слов и потом самого Бога. Убогий Бог, когда он появился, он преклонялся перед совершенством женщины. — Ну что ты, что ты . .. мальчик мой. — Я хочу быть обладателем сокровища, которое заполняет собой абсолют­ но все. — Ты же очень богат. — За все время, которое я просидел на этой станции, я не смог купить себе лишнего глотка воздуха. — Признаюсь тебе одному: я очень хочу, я искренне желаю отсутствия даже воздуха. Потому что необязательно ощущать, видеть, владеть, дышать. Важно, что все есть. Пусть не у нас, не на этой станции. Но где-то. Важно, что на Земле простят. Пусть не нас. Кого-то... Даже если ни за какие деньги воздуха нам уже не купить, знай, что все это где-то есть, было и будет — сладкое, как любовь. Эта надежда — наша с тобой тайна, страстная сокровенность, органическая интимность — мы наде­ емся и любим, как дышим. И полномочий этой надежды иногда бывает вполне достаточно для обычного понимания бессмертия, как чего-то потустороннего, хотя и истинного, коренным образом реального. Если же бессмертие в твоем сознании реальности не достигает, в нем вообще нельзя усматривать целесообразной организации, формы; и, значит, лишенное как таковой, оно не есть символ, не есть орудие духа, а лишь какой-то личный чувственный материал... ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ — Ну вот, опять... Любовь и внетелесный принцип — эти два измерения не могут одновременно сосуществовать в человеке. Будем растворяться в атмосфере, — отве­ тил мне Валерий Агеев. — Ведь тебя уже не смущает, что каждый раз, когда кто-то гасит лампу, становится темно. Какое-то время ты еще любуешься медленно гасну­ щими пятнами в сетчатке собственных глаз. Потом бестелесность обретает обстоя­ тельство какого-то образа и действия. Но не потому что действие или прикосновение это мое состояние или ответ. Отсутствие света не распространяется на нас с тобой. Видимо-невидимое даже подразумевает, что тьма может напрочь ослепить. Тьма, как абсолютное значение, опустошительна, она — слепое блаженство, восхищенное и бессмысленное, она — бальзамическое пьянство в наконец-то обретенной могиле. Тьма бесцеремонна, как поцелуи, такие, что все лицо потом у тебя словно отшлепан­ ное, а губы обслюнявлены навсегда. — Мерзость! — Ты теперь понимаешь, о чем идет речь?.. О предрождественской атмосфере. О, если бы между тобой и теми, кто хочет, пусть мысленно, снова лобзать тебя, была бы хоть какая-нибудь граница, что-то, что могло бы тебе дать право увернуться! Но как раз ничего нет, кроме этой мармеладной рождественской атмосферы. Чем боль- 76