Сибирские огни, 2008, № 12

* * * Ощущение бессмертия в нас переосмысливается. Мы все время по-разному собираем жизнь, так как человеческий разум в борьбе с Богом и с космосом воссоз­ дает бессмертие, пользуясь фактами не только для того, чтобы их помнить, но и для того, чтобы их противопоставить судьбе. Расставания в космосе получаются намного печальнее, чем на Земле. Вслед за Камнем на станцию проник тягучий, щемящий душу вой корабля, потом через десять секунд, когда этот вой стих, раздался голос командира Крокуса, приказывающий всем занять ордерные места. Тридцатисекундная готовность. Самое тягостное в расставаниях — это мнимое возвращение прошлого. Какой- то момент ты еще не веришь и ждешь: может, что-то задержит все, кто-то возьмет и передумает, и не вырвется дьявольский огонь из дюз движителей... Потом в конвуль­ сиях догорают в твоей памяти ощущения живых тел и лиц недавно обнимавших и целовавших тебя людей, уже покинувших тебя навсегда. Не желаешь ты этой смерти, противишься, но свист бешеной плазмы, потом тяжесть собственного тела напоми­ нают, что ничего-то не гибнет, и прошедшее живет с тобой только в настоящем каки- ми-то наслоениями. — Обними меня! Прижмись сильней! Мне холодно... — Ну что ты, что ты, мальчик мой. Успокойся. Они обязательно прилетят. Они всегда возвращаются. — Я не верю в то, что грешники будут когда-то каяться, минуют суда Божьего, минуют огня адского. За всех любивших нас на Земле, за всех, кого мы, идиоты, не сберегли, с кем были счастливы, блаженны, а потом расстались, разлетелись во вре­ менах и пространствах, мы все же навеки связаны самой страшной в мире связью. Счастье и смерть возможны только на Земле. И нигде больше. — Успокойся и посмотри на экран связи. Они все смотрят на нас. — Разденься! — Зачем? — Пусть они полюбуются живой обнаженной женщиной. — Ты знаешь, кто я? Он подумал, что она скажет сейчас что-нибудь страшное, и не откликнулся. Тогда она взяла и разделась. И она сказала ему, что теперь, когда все смотрят только на нее, она любая женщина, то есть в принципе женщина, а он — мужчина, потому что на него никто не смотрит. Она стояла абсолютно голая рядом со скучно одетым, и это было красиво. Если обнаженное тело женщины рассматривать с земных традиционных пози­ ций, оно может, как и все другое, показаться невероятно историческим. Однако даже в толпе, так же как в театре, существует своя интимность, и тело женщины вдруг, вместо стыдливости и традиционности, пробуждает столь светлые и сильные эмо­ ции, что невольно начинаешь себя подозревать: «Не присутствуют ли здесь какие-то магические чары?» Можно было посмотреть из корабля на станцию и наверняка в какой-то детали увидеть отражение корабля. Можно было из станции посмотреть на корабль, и на­ верняка он был не похож на станцию. По своеобразию корабль и станция не уступа­ ли друг другу. Вокруг корабля метались светящиеся бабочки и несветящиеся мо­ тыльки, потому что он весь блестел, и он был абсолютно голым, а станция была обвешана всякой всячиной, деталями и запасами, и все это имело другой умысел и никуда не стремилось. Все это представлялось очевидной соотнесенностью. Светя­ щийся стартующий корабль и ощетинившаяся в темноте станция — были красотой против пространства. — За что вас лишили Земли? — За то, что у коммунистов с возрастом вырастают зеленые хвостики, — отве­ тил Камень. — Давай помолчим. Она притихла и сильнее прижалась к нему. Темно. Солнца нет. Ничего не видно, даже друг друга. Колышутся, как медузы, но они точно знают, что это они, он и она, и где ее ноги и его рука, где голова, не вообще голова, а его и ее абсолютное знание, животы и спина, одна спина, они лежат и не видят друг друга, и ужас, внушаемый ВАЛЕРИЙ БАРАНОВ ТЕОРИЯ БЕССМЕРТИЯ