Сибирские огни, 2008, № 12

ВАЛЕРИЙ БАРАНОВ ТЕОРИЯ БЕССМЕРТИЯ — Когда Леониду потом все-таки объяснили, что в тот вечер никакой его жены в квартире не было, потому что Валентина ушла к тебе обмывать отпуск, то он окончательно спятил. — Ну вот! Я же говорила! Этому Лене, с его паранойей, давно уже пора было лежать в психбольнице, а не служить во вневедомственной охране. Он меня даже от собственной жены отличить не смог! — Да вас сам царь Соломон не отличит друг от друга. Валентина точно такая же прожженная авантюристка, как и ты. Именно поэтому у тебя сегодня нет причины перекладывать свою вину на Леонида. — Я-то вообще здесь при чем? Я-то в чем виновата, если иногда бандиты убива­ ют милиционеров вместо обычных людей? — Нет, Таня. Эту странную мысль, что ты ни при чем, подсказывает тебе твоя женская логика. Твоя интуиция, видимо, содержит в себе унылую убежденность, что все мужчины параноики или идиоты, что мужчина, как таковой, вообще бессилен по отношению к миру, потому что он только сила, а не рассудок или чувственность. Поэтому они у тебя выпрыгивают из окон и стреляют куда попало из своего табель­ ного оружия... Однако весь высший духовный смысл содержится именно в мужчи­ не, даже в части его, не важно, что в какой-то момент той частью высшего духовного смысла была задница, которая защитила тебя от Ленькиной пули... Господи! Зачем я все это говорю? Зачем я весь этот разговор с тобой затеял? Ведь я и сам не знаю, чего хочу от тебя. — Зато знаю я. Хочешь, я признаюсь тебе в любви? — Я не поверю. — Тогда я с радостью спущу с цепи свою отвратительную зрелость в пого­ ню за твоей правильной и фальшивой невиновностью. Я сделаю это в силу того же дьявольского закона, который правит в дикой охоте короля ада. Ты сойдешь с ума от страха, от любви, жалости, ревности, боли! Смотри мне в глаза! Смотри и отвечай. Сиверин смотрел и молчал. Он молчал и смотрел на Таню. Это женщина, кото­ рая реализовалась в нем ничем иным, как бесконечным обманом, приручением к себе, обольщением, гибким, мягким, бесстыдным наваждением. С любым бы она посмела вываляться в грехе. Даже сейчас, когда она сидит рядом на лавочке, ответ­ ственная, взволнованная разговором, посвечивая собой, своими летними туфелька­ ми, юбочкой, блузочкой, часиками на нежной руке... она отравляет себя и весь воздух вокруг каким-то бесстыдным и сладким возбуждением. Может, сейчас вид ее и внушает мысль о пристойности, благородстве, достоинстве, учтивости, прелести, приятности и разборчивости, но она, словно гончая, словно страшный призрак в душе, неумолимо настигает и предъявляет все возможные утончения искусства нра­ виться, сначала по очереди, потом все вместе. А почему нельзя ей поверить? Почему нельзя умереть от любви к ней? Пусть даже к такой. Именно к такой. Ведь ее и тебя всегда тяготило одиночество, когда вы жили, действовали, были молоды и безумны. Разве сейчас в этих огромных про­ сторах великолепной сибирской осени уже растворилось все твое тайное жела­ ние и жажда, разве ты не чувствуешь сердцем, не ощущаешь как необходимость, снова, опять, очарование, фатальность, жестокость и безграничные посулы этой женщины? — Скажи: да! И ты ни о чем не будешь знать, кроме бурных восторгов и беско­ нечного счастья, которых ты, мой любимый, будешь всегда добиваться, благодаря своей смелости и таланту. — Нет. — Ничего не бойся. Даже среди вурдалаков и вампиров, инкубов и суккубов ты будешь единственный, кто познает меня и напишет новый манифест единой обще­ человеческой морали, потому что мои ощущения и видения будут прямо перетекать из моего мозга в твой. — Нет. — Ты познаешь самые смертельные и пронзительные из всех наслаждений. Ты закрутишь в спираль самые старые, забытые и неисполненные мечтания... и затем 70