Сибирские огни, 2008, № 12

МИХАИЛ ЧВАНОВ Щ ФРАНЦУЗСКИЕ ПИСЬМА И вдруг счастье, вроде бы, улыбнулось ему Неожиданно, сначала тихо, застен­ чиво, что почти не верилось в него, но постепенно, словно теплым облаком, охваты­ вая его всего так, что он, вопреки всему, в него поверил, хотя в то же время оно было так призрачно. И однажды ночью томительно подумалось: неужели у него будет рассказ со счастливым концом? Но он тут же торопливо, чтобы не спугнуть, отогнал эту мысль. Но в то же время его не покидало чувство, что он на каком-то чужом пиру играет какую-то чужую роль, вот-вот обман раскроется, и его выгонят с этого праз­ дника чужого счастья. Но дни шли за днями, и он постепенно начинал верить, что на его «закат печальный мелькнет любовь улыбкою прощальной». Не * * Все началось теперь уже восемь лет назад. Впрочем, гораздо раньше... А восемь лет назад они шли тихой одноэтажной старинной улочкой, чтобы пос­ ле редкого и короткого свидания расстаться на углу. Каждый торопился и в то же время не торопился в свое неуютное «домой». Она была, как говорила ему, в разво­ де. Было ли это на самом деле так — он не знал. Его семейная жизнь, как и жизнь вообще, внешне была благополучной, кому-то, может, даже казалась счастливой, кто-то, может, даже завидовал ему, но на самом деле ни то, ни другое не сложилось, и винить в этом, кроме себя самого, было некого, хотя чувствовал он подспудно, что во всех несуразных или даже не праведных поступках его вела какая-то упорная, может быть, даже внешняя сила, а другая, добрая, сила по какой-то причине не могла противостоять ей. И он не мог понять цели этой внешней или внутренней силы. Чтобы потом, может, перед самым концом он вдруг — запоздало! а зачем это нужно, раз запоздало? — осознав всю глубину и тяжесть своего греха и вконец распрощав­ шись с последней гордыней, упав на колени и застонав от нестерпимой душевной боли, понял самое главное? Но зачем это понимание истины в конце жизни? Разве только для жизни иной? Может быть, как раз это доказательство существования дру­ гой жизни, в которую мы страстно хотим верить и в то же время не верим. И эта внешняя сила не то чтобы тащила его вопреки ему, но помогала сторговаться с совестью, как бы подталкивала его на поступки или, наоборот, на не-поступки, о которых потом не только горько и стыдно было вспоминать, но за которые нужно было еще и платить всей — и не только своей! — оставшейся жизнью. Он только не понимал: зачем ей, этой существующей или не существующей силе, на которую он пытался свались свою вину, это надо было? Чтобы, будучи виноватым в результате этих поступков перед самыми близкими людьми, перед Богом, перед собой, он ост­ рее чувствовал жизнь и, как писатель, смог передать эту остроту другим, предосте­ речь их от подобных поступков? Но почему эта внешняя сила для этой цели избрала именно его, и почему Бог не вразумил его, неразумного, или не предостерег от этих поступков или не-поступков? Да, человеку в отличие от животного, живущего по инстинкту, как по раз и навсегда заданному шаблону, и потому никогда не ошибающе­ гося в своих поступках, дана свобода воли, но разве виноват человек, в данном случае он, в том, что с детства по чужой воле был оторван от Бога? Почему в борьбе за него первоначально победил не Бог, а та неведомая ему и недобрая сила, а Бог только в последний момент, когда уже было поздно, раскрыл ему глаза на прожитую жизнь, чтобы он мучился до последних дней своих, чувствуя великую и непоправимую вину? Он понимал в то же время, что никакой внешней силы не существует, что это хитрый самообман, попытка свалить свою вину на кого-нибудь другого. Он знал, что во всем виноват сам и только сам и что, может, так самообманываясь, сваливая хотя бы часть своей вины на какую-то существующую или не существующую внешнюю силу, легче жить-доживать... Но почему же все-таки Бог вовремя не вразумил его?.. Итак, в томительно наступающих сумерках они шли тихой старинной улочкой. Можно сказать, что они были классическими любовниками: никаких взаимных обя­ зательств, совместных жизненных планов, а следовательно, никаких взаимных упре­ ков, обид, сцен ревности и всего подобного, что, за редким исключением, неизмен­ 4