Сибирские огни, 2008, № 12

МИХАИЛ ЧВАНОВ Щ ФРАНЦУЗСКИЕ ПИСЬМА никаких преград... Я никогда раньше не думал, не верил, не подозревал, что у тебя ко мне сколько-нибудь серьезное чувство, может, это меня тогда и останавливало. Я боял­ ся обжечься. А потом ты ошеломила меня своим горячечным шепотом в моих объя­ тьях, что всегда мечтала иметь от меня ребенка, похожего от меня. И я безоглядно поверил в счастье, когда спросил, способна ли ты еще рожать, а ты ответила, что да и что этот год, до окончания которого осталось всего три с половиной месяца, для зача­ тия самый благоприятный за последние 600 лет и что, может, потому ты больше не стала временить, а наоборот, поторопилась с приездом. И я все для себя решил. Во мне еще жила, до этого постепенно умирая от безнадежности, теперь уже, казалось, не­ сбыточная мечта оставить после себя кого-нибудь на этом свете, хоть в какое-то искуп­ ление своих грехов. Повторяю, я уже не верил в какой-то смысл своей жизни, мало того, я уже не верил в смысл жизни вообще, раз она для большинства сопровождается такими муками и таким страшным итогом, но раз природой или Богом зачем-то все это задумано, чтобы она цепочкой поколений продолжалась, значит, в этом есть какой- то высший неведомый нам смысл, и каждый должен исполнить это предназначение на Земле, скорее всего, главное предназначение человека на Земле. Каждый живущий на Земле должен не прерывать тянущуюся из поколения в поколение, из глухой древности в неведомое будущее, нить для каких-то высших, ясных только Богу, целей, и одно из самых страшных преступлений человека на Земле — сознательно или полусознатель­ но оборвать эту нить. Считая себя умным человеком, а на самом деле будучи полным идиотом, я слишком поздно понял это. И когда ты вдруг позвонила, я схватился, как за соломинку, за этот звонок, я готов был обрушить на тебя море неистраченного тепла, которое, словно тяжелая ноша, придавливало меня к земле. И еще: ты позвонила в тот самый момент, может, в самый последний момент, когда я уже одной ногой или свои­ ми помыслами был над пропастью. И после твоего звонка я жил со спасительным чувством, что мы последний год шли друг к другу, может, это ощущение помогло мне удержаться на этом свете. Я хочу, чтобы ты знала, что всю оставшуюся жизнь я буду жить ради тебя. Она осыпала его поцелуями, собирая губами его слезы: — Зачем ты это мне говоришь? — Чтобы больше никогда об этом не говорить... Все было хорошо. Все было до того хорошо!.. Но однажды, придя вечером домой, он застал ее заплаканной. — Что случилось? Она молчала. В ее опущенных плечах и глазах он вдруг увидел почти то же, что увидел в глазах покойной жены, когда та пришла из поликлиники со страшным диаг­ нозом. — Что случилось? Она заплакала навзрыд. — Мне позвонили из Лиона, что муж попал в автомобильную катастрофу... Со двора неожиданно выехал мальчишка на велосипеде, и чтобы спасти его, он напра­ вил машину в столб... — Насколько это серьезно? — Мне сказали, что он навсегда останется инвалидом. Что, скорее всего, до конца дней своих он сможет передвигаться только в коляске, у него нарушен позво­ ночник. — Но, может быть, это повод вызвать тебя? И все не так серьезно? — Нет. Я позвонила подруге, у которой первое время в Лионе жила. Она была в госпитале, говорила с врачами. Всю ночь она проплакала у него на плече. — Я знаю, что мы жили бы очень душевно... — сквозь слезы шептала она. — Ты говоришь так, словно прощаешься со мной. Она еще крепче обняла его и еще горше зарыдала... — Ты дашь мне денег на билет до Лиона? — перед утром спросила она. — Ты решила... — на языке вертелось «вернуться», но он спросил: — Лететь? — Я должна лететь. Я все должна увидеть своими глазами. Меня точит мысль: вдруг он попал в эту страшную аварию из-за меня? Он глубоко переживал, что я 18