Сибирские огни, 2008, № 12

реснее «течение» человеческих душ («Люди как реки», — сказал однажды Л. Толстой). Какими-то «подводными течениями» глу­ бинно, кровно, связаны реки с его героями. Так, Маша из «Лета» родилась «недалеко от речки Баргузин», у Байкала; оказавшись в Праге, первым делом спрашивает, как назы­ вается здешняя река, ночью любуясь ею из окна гостиницы; перед смертью она приез­ жает в родные места, к заветному месту, где, «звеня и перепрыгивая с камня на камень, бежал прозрачный ручей». В «Не кричи, кукушка» любовь юного Вадика расцветает на берегу речки, куда они с Катей ходят ку­ паться. Жизнь Евдокима из «Последней при­ стани» и вовсе немыслима без Чалыша, ко­ торый буквально кормит его и его семью рыбой, а затем работой бакенщика, она же доставляет ему его убийц. Но есть в этой книге еще более рекоем­ кое произведение — повесть «Дикая вода». Ее герой, работник отдаленной метеостан­ ции, едет с местным охотником Антоном Безрядьевым на промысел птицы — «вес- новку», «как только река тронулась», в ледо­ ход. Несмотря на обоюдную опасность, гиб­ нет только один Безрядьев. Злая воля стихии, раздавившей моторную лодку как единствен­ ное средство спасения от половодья —- не­ зримо связана с жизненными обстоятель­ ствами Антона. Через его отца, которого ого­ ворил и сослал вместе с семьей далеко на север ретивый председатель колхоза Сухору­ кое. И вот безжалостный совслужбист дос­ тает и карает и его сына. Река здесь символи­ зирует и неправедную власть, и слепую судь­ бу: сын должен вслед за отцом утонуть в реке на весенней рыбалке. Это понимает герой- рассказчик: «Не льдина и не дикая вода ста­ ли причиной его (Антона) гибели. В этом было виновато время, выпавшее на его дет­ ство. Это оно породило Сухоруковых, оно позволяло вершить произвол в отношении невинных». Сам Безрядьев додумывает эту мысль словами о «терпимости ко злу»: «ос­ тавленное без наказания, оно не умирает». Зато добро умирает слишком часто. В военной повести «П ереправа» река является рубежом добра и зла — немцев и «наших». Очевидный знак и носитель этого абсолютного добра — вновь девушка, ради­ стка Женя, которую автор традиционно воз­ вышает. Красивая, юная, чистая, прежде все­ го, нравственно («походно-полевой женой я никогда не буду», говорит она в ответ на при­ ставания), она не видела еще ужасов войны. Но готова принять ее как возможность ото­ мстить за убитых врагом отца и брата. Начи­ нается для нее война сразу после перехода через реку, где укрепился враг. И это не толь­ ко преодоление страха, но и очищение: от­ ныне для бойцов из отряда разведчиков она не объект вожделения, а вдохновляющая, облагораживающая сила. Характерен эпизод перехода отрядом реки вброд, когда Жене пришлось раздеться до нижнего белья. Иду­ щий вслед за ней командир отряда Демидов готов «схватить, стиснуть сильными рука­ ми» ее «горячее вздрагивающее тело». И только река вовремя охладила его пыл: Женя попала в омут, и Демидову срочно пришлось ее спасать. Так и другой боец-сладостраст­ ник Сукачев, при попытке овладеть ею, на­ ткнулся на пистолет в ее недрогнувшей руке. И, кажется, совсем не случайна здесь пере­ кличка имен — Жени и Жанны д ’Арк. Как и «орлеанская дева», Женя здесь не просто девушка, а символ победы. Наказ бойцам командира полка Глебова — беречь ее, под­ тверждает эту наглядную истину. Так река, любовь, героизм, Сибирь (не­ уязвимый Демидов «с длинными, как у пиа­ ниста, пальцами» — сибиряк) вновь слива­ ются у С. Вторушина воедино, составляя и плоть, и дух, и контрапункт его произведе­ ний. И даже в «безречной» повести «Леший» Димка твердо знает: если заблудился, надо выходить к реке, она спасет, выведет на вер­ ный путь. Потому и повести С. Вторушина —те же реки. Автор полагается на течение событий, которые «сочиняет» сама жизнь, и ему остается только расставить акценты — вывести на чистую воду негодяев, припод­ нять над обыденностью людей достойных. Зачастую это заметно меняет композицию, и безмятежное, неторопливое начало повес­ ти сменяется ускоренно-драматичной, по­ рой трагической развязкой. Так ускоряется река, оказавшись между крутых берегов. Трудно назвать это недостатком повес­ тей С. Вторушина. Скорее, это характерная особенность. В рассказах все уже по-друго- му. Они — типичные образчики жанра во всех его разновидностях: лирический, о це­ лебной силе юной любви («Ах, зачем эта ночь...»), очерковый, о соотечественнике- рыбаке на испанских курортах («Тень рая»), джеклондоновский, о воле и безволии к жиз­ ни среди суровой тайги («Горькие орехи»), природоохранный, написанный глазами во­ жака гусиной стаи («Вечный зов Севера»), детский, глазами семилетнего мальчика («Алешкины каникулы»), мелодраматичес­ кий, глазами отца, переживающего за свою замужнюю дочь («Отец»), трагикомический, о бодливой и брыкливой корове («Милка»), героический, о летчике и враче, вывозящих в пургу тяжелораненого («Нелетная пого­ 179