Сибирские огни, 2008, № 12

Куда проще и обыденней кажется история Вадика и его любви к Кате из повести «Не кричи, кукушка». Созерцатель подростковой красоты деревенской Кати, Вадим малодуш­ но убегает, когда видит уголовника Витька, насилующего ту, которой он совсем недав­ но говорил: «Я тебя люблю». Но, может, его больше напугал не Витек, а ужас внезапного перевоплощения Кати? «Ангел», у которого «нет недостатков», наполнившая «все его существо», идеальная девушка с «запахом чистого и здорового девичьего тела», она теперь лежала на полу сарая «с разбитым лицом, на ее ногах сидел мужик ... и пытался стянуть с Кати трусики». За поруганный иде­ ал в ответе не только насильник, но и жертва — такой вывод мог сделать Вадик, если бы дал отчет своим чувствам. Но этого не про­ изошло, и, спустя годы, он стал заурядным «челноком», по сути, рабом у пригревшей его вульгарной торговки Люськи. Жертва же, как будто, возродилась, представ в облике элегантной и недоступной дамы, жены бо­ гача, случайно встреченной им в аэропорту. Но зачем тогда она окликает Вадима, кото­ рый под взглядом ее «таких родных» глаз чувствует, как «отряхнулась душа, сбрасы­ вая с себя ошметки грязи»? Значит, живет еще их любовь, которую не растоптали ни насильник, ни вадимово «предательство». И, может, встретятся они еще, когда Вадим станет бомжом, а Катя уйдет от своего «бо­ гатого» замужества? Ибо сила любви и кра­ соты — главная у С. Вторушина. Она живет у писателя-сибиряка везде. В любых странах, краях, временах, независи­ мо от обстоятельств, скрещений судеб, по­ литических бурь. Такова повесть «Леший». Не такая уж и большая — 90 страниц — она вмещает в себя сразу три микросюжета. Это и нелегкое существование таежного медве­ дя, которого строительство нефтепровода то и дело лишает покоя и насиженных мест. Это и «простая история» бульдозериста Димки и столовской поварихи Зины, которым ро­ мантическая лыжная прогулка с ночевкой в охотничьей избушке помогла сблизиться по- настоящему. Это и непростая история Фи­ липпа Голобейко, бывшего сотрудника НИИ, которому «перестроечные» свободы помог­ ли превратиться в Фила Голби, богача, мо­ шенника и бывшего русского, ставшего для России «навсегда иностранцем». Все это де­ лает повесть исключительно сюжетной, по­ вествовательной, необычайно плотной со­ держательно, не оставляющей простора изыскам формы. Экологическая — по отно­ шению к природе и нравственности — она, по сути, тоже о любви, которую не одолеть никаким «русским иностранцам». Медведь- «леший» ведь мог напасть на заблудивших­ ся в тайге Димку и Зину. Но он нападает на подельника Фила — Ставриниди, оставляя от него «клочья окровавленной одежды и кус­ ки человеческого тела». Очевидно, что сама природа, одетая в медвежью шубу, восстает против своих насильников и губителей. И это еще одна ипостась темы любви — к родной алтайской, сибирской природе, которая так естественно, как в жизни, переплетается с другой любовью — мужчины и женщины. Так что отделить их друг от друга в прозе писателя иногда трудно. Если медведь-«леший» не выносил «от­ вратительный синий смрад», «смердящую вонь» техники, пришедшей в тайгу, то герою повести «Последняя пристань» Евдокиму Канунникову не по душе новый советский колхозный строй. Он уезжает из родной де­ ревни, чтобы поселиться в заброшенном доме «на излучине Чалыша», где есть и хле­ бородная земля, и дичь, и рыба, а главное — воля. «Не будет толка из коллективизации... Свой двор всегда надежнее», — говорит он. В этом упорном отшельничестве он напо­ минает медведя из «Лешего». Вот только пугают и губят его, а не он сам. И это люди новой и старой власти: выжидающий подхо­ дящий момент председатель колхоза Зино­ вьев, колхозоненавистники Гнедых и Федор, которые хотят ограбить и разорить его, и со­ всем уж откровенно «пасет» его юный че­ кист Крутых. Но, обладая медвежьей статью, силой рук и характера, Евдоким «не мог под­ чиняться кому бы то ни было». Тяжелый, это все-таки «труд на собственном поле», на сво­ ей земле. Колхозы, отбирающие кровное, заработанное — те же Гнедых и Федор, гра­ бящие и ночью и днем на больших дорогах. Не склонен автор, однако, и полностью иде­ ализировать своего героя. Медведь — жи­ вотное дикое, лесное, тогда как жизнь чело­ веческая, пусть и в иных формах, продолжа­ ется. Понимая это, Евдоким, после долгих раздумий, соглашается стать бакенщиком на Чалыше. Но не суждено ему было встретить первый пароход, везущий в села сельхозтех­ нику и зерно. Как Маша из «Лета», умираю­ щая то ли на пике, то ли на излете своей люб­ ви к Ивану, желая и не желая ее одновремен­ но, Евдоким, желающий и не желающий сво­ боды, тоже обречен. Остается сын и жена Наталья, которым теперь надо заново стро­ ить жизнь, подобно другим героиням писа­ теля. Но здесь автор ставит точку. Реки — еще одна любовь С. Вторуши­ на. Они текут едва ли не во всех повестях и рассказах писателя. Даже в тех, где ему инте­ 178