Сибирские огни, 2008, № 12

визави маяковскими цитатами «после 1923 года». Из «Сергея Есенина», «Бруклинского моста», «Города», «Домой!» и многих дру­ гих. Читатель здесь тоже «Фимочка», ибо засыпан цитатами мемуаристов сверх вся­ кой меры. Да и как не засЫпать, если сейчас так модны книги в стиле литературно-худо- жественной композиции, книги-сценарии, книги-«ЖЗЛ». * * * Можно, оказывается, покруче, чем «ЖЗЛ». При всей заявке на сенсацию книга Т. Катаевой «Анти-Ахматова» (2007) — уд­ ручающе однообразное чтиво. Башмачкина достойная писанина. Так и представляешь: садится автор, обложенный мемуарами Л. Чуковской, А. Наймана, Н. Мандельштам, Э. Герштейн, И. Берлина и др. И начинает ак­ куратно переписывать отмеченные куски, вставляя ехидные «граффити» в промежут­ ках. Но как ни усердствует автор, с благослов- ления одного «значительного лица» из СПб, ее труд остается маргиналиями от слова «маргинал». Очень похожим на побранки усталых пожилых женщин в медицинских и социальных очередях. И, разумеется, на док­ лад А. Жданова 1946 года, только гомеричес­ ки большой. И ведь надо было «выдержать фасон», дотянуть ноту, не сфальшивить, «на­ катать». За одно это Т. Катаева заслужила почетное звание «Анти-Ахматовой» всея Руси. * * * В «Анти-Ахматовой» нет ни поэзии, ни автора. Только реплики «в сторону». У П. Вайля в книжке «Стихи про меня» (2007) все­ го этого с избытком. И. Анненский, И. Бу­ нин, А. Блок, вплоть до Б. Окуджавы, И. Брод­ ского, Л. Лосева, С. Гандлевского оказыва­ ются соглядатаями и свидетелями его био­ графии. Да и сам автор не прочь подглядеть за поэтами. Например, за Блоком. «Доволь­ но рано я догадался, — пишет автор, — что Незнакомка — блядь». Догадавшись, бросил­ ся к дневникам и письмам поэта и откопал искомое: «18 июля. Пью в Озерках... 27 июля. Напиваюсь под граммофон в пивной на Го­ роховой... 6 августа. Пью на углу Большой и 1-й линии...» В общем, «где пьянство, там и блядство». И чем меньше «про стихи», тем больше «про меня». Например, про «опыт недель­ ного проживания на Канарах возле нудистс­ кого пляжа». Со всей прочей культурологи­ ческой сопроводиловкой вайлевской выдел­ ки и непринужденности. Как и полагается гражданину мира. Гению всякого места, гео­ графического и литературного. Почти лирическое отступление или анти-Вайль У П. Вайля в книге все поэты элитар­ ные, умные, высокого полета. А мне, пред­ ставьте, и С. Надсон нравится. Просто так, без какой-то биографической привязки. Очень музыкальный поэт, со своей интона­ цией, за которой — тяжкая судьба, подлин­ ное страдание. «Терпи... Пусть взор горит слезой, / Пусть в сердце тяжкие сомненья!.. / Не жди людского сожаленья / И, затаив в гру­ ди мученья, / Борись один с своей судь­ бой...» (1878). Писал, не обращая внимания на штампы и стереотипы. Абсолютно безза­ щитно. Но сначала надо защитить А. Блока от П. Вайля и его главы о «Незнакомке». Которую он прочитал через «Б». Меня же всегда зани­ мал весь «алфавит» блоковского творчества. Блок все превращал в поэзию, был челове- ком-поэзией. Он был словесно настроен на музыку. Но не в «инструментальном» поня­ тии слова— оркестр, фраки, зал. Это музыка, которую не сыграешь, не споешь. Она звучит и не звучит, но всегда рядом, тайна ее рожде­ ния — и на земле и не на земле. Женщина один из ее передатчиков (часто, увы, неволь­ ных). И, конечно, музыка тут другая, чем у Есенина, которого так легко сыграть под гар­ мошку ли, под гитару. И так же тонок, как и его музыка, смысл его стихов. Увы, многие стихи А. Блока затерты хре- стоматийностью, изуродованы пародиста­ ми, которыми наша развеселая нация так изо­ бильна. Но если внять завету поэта: «Сотри случайные черты» (плоского и предубежден­ ного чтения), то увидишь, как прекрасен мир его поэзии. Даже в доме терпимости: «Чу! По мягким коврам прозвенели / Шпоры, смех, заглушенный дверьми... / Разве дом этот —- дом в самом деле, / Разве так сужде­ но меж людьми? ... / Ты смела! Так еще будь бесстрашней! / Я — не муж, не жених твой, а друг! / Так вонзай же, мой ангел вчераш­ ний, / В сердце — острый французский каб- лук!» (1911). А чудо его «Итальянских стихов»? При всем том в А. Блоке — никакого «итальян- ства», которое он оставлял «царям» симво­ лизма, например, Вяч. Иванову. Сам же: «Пе­ чальный, нищий, жесткий, / В час утра встретивший зарю, / Теперь на пыльном пе­ рекрестке / На царский поезд твой гляжу» (1912). И как все-таки много говорит Блоку женщина! Как неизмеримо раздвигается тогда пространство, как невольно поешь тогда этот стих, плывешь в нем. Навстречу чему-то обязательно большому, хорошему, дивному... * * *