Сибирские огни, 2008, № 12

восемь месяцев, я ему операцию сделала!» «Какую операцию?» «Обычную, чтоб не гулял!» «Выхолостили? Сами?» «Зачем же самой? — тут она губы поджала и усиками пошевелила обиженно: — В больнице ему сделали. В ветлечебнице». Сергей замолчал, хихикнул придурковато и опять смолк, наверное, прикуривал. «Ну нельзя же так долго прикуривать?» — застыла Марина. — Представляешь, Маринка, ну, не повезло человеку в этот раз, котом родился. Всякое в жизни бывает. Так ему еще и «это» вырезали, самое ценное в кошачьей жизни! — Скажешь тоже, «самое ценное»!— засмеялась Маринка и выключила душ. — Подай мне, пожалуйста, полотенце. Спасибо... А может, это ему в наказание за грехи положено? — Какие грехи у кота? — Кошачьи! Кошачьему богу не верил или в другой жизни, не кошачьей, был насильником и многоженцем. Вот! — Разве что... Знаешь, Маринушка, я, пожалуй, пойду к себе, утром поезд, выезжаем на гастроли. То, се... — И чаю не выпьешь на дорогу? — Нет, спасибо. Я лучше дома... — он уже одет, он уже в прихожей, шапку держит наготове. — Ну, тогда — пока, — виновато улыбается Марина и, привстав на цыпочки, подставляет щеку для поцелуя. — Пока, — прикасается он сухими губами к влажной испарине на ее виске. Закрывает дверь. На двери в прихожей — зеркало. Большое, от косяка и почти до пола, в рост человека. Такое же, как в танцевальных классах... Марина гасит свет и, не опуская руки, смотрится в себя. Серебристая амальга­ ма ловит зыбкий, дробящийся свет из ванной, и сквозь полумрак на Марину глядит еще молодая и еще красивая женщина, пальчики тонкие дрожат на весу. — Ум-па, ум-па — па-ба-рап-па! — рука невидимого партнера в менуэте-кон- трдансе держит ее за пальчики. — Ум-па-па-па па... Она танцует, танцует, танцует, приседая в грациозном реверансе на левую нож­ ку; а плакать все равно не надо, не надо, не надо, а то утром голова будет болеть, и кожа в уголках глаз соберется в гусиные лапки. -— Па-ра-ба-раба-рам!.. СМЕРТЬ КОММУНИСТА Бог ты мой! Каким яростным я был коммунистом до десяти лет, как истово верил в «светлое будущее всего человечества»! Жги меня на костре, подвешивай за крючья в салазаровских подвалах, линчуй на ку-клукс-клановских крестах (почему- то думал, что негров обязательно распинают), расстреливай во франкистских застен­ ках и чан-кайшистских тюрьмах — всего себя по капельке, по кровиночке отдам за свободу и братство человечества! Эх-ма-три-нуля, железяка хренова! «Здоровски! В восьмидесятом откроют коммунизм! Наверное, к первому мая или, в крайнем случае, седьмому ноября, — размышлял я, валясь после школы попе­ рек родительской кровати и забравшись ногами на стену выше головы (сгорая в лю­ бовном трепете, томился на моем животе перед встречей с великолепной Валерией распахнутый на скучной — для меня — любовной сцене благородный Спартак). — Нет, успеют к первому мая. Коммунизм хорошо открывать весной, к летним канику­ лам. Я буду еще не очень старым, двадцать шесть лет. Успею пожить!.. В Москве коммунизм откроет Никита Сергеевич, ножницы ему поднесут на атласной поду­ шечке, там где-то ленточку красную натянут перед самым входом в коммунизм, он ее— чик! — и в магазинах бесплатно! в кино бесплатно! мороженое бесплатно! О! И так по всем городам и селам». 107 ГРИГОРИЙ САЛТУП ИЗ БАРАКА В НИКУДА