Сибирские огни, 2008, № 7
— Все равно. Иди, проспись. И прекрати пить свою горелку. Иначе разгромлю твое винное устройство. — Это уж, начальник, чересчур... 3 Ближе к вечеру Атласов и Ломаев встретились в ясачной избе, изрядно проку ренной. От дыма потемнели на божничке деревянные иконы. Говорили о том, что со всех сторон Камчатки идут неблагоприятные вести. В северной части произошло возмущение коряков, они убили приказчиков Протопопо ва и Шелковникова, ехавших в разное время для исполнения своих должностей. Олюго- рами был умерщвлен Петр Козыревский с товарищами, возвращавшийся из Якутска. А на южной стороне ительмены и курилы как бы вышли из российского подданства. Ломаев рассказывает: — Колесов посылал меня на немирных курил. С отрядом в сорок человек про шел я Курильскую землю, включая Лопатку. Но покорить курил не удалось. Лишь двадцать из них согласились платить ясак, остальные разбежались... Собеседники упоминали и о том, что болынерецкие ительмены, возглавлен ные князцем Каначей, сожгли острог, поставленный приказчиком Кобелевым. — Они нам перекрыли дорогу на юг, — негодует Атласов. — Мы не можем разведать острова, лежащие за Лопаткой, а за ними должно быть Апонское государ ство. Тяжело дыша, Ломаев добавляет: — Взбунтовались ительмены и на восточном Бобровом море. Там, близ Ава- чинской губы они убили пять ясачных сборщиков, отправленных туда. Мы дозна лись, что думают о нас авачинцы. Они — народ хитрющий. Считают, что русские казаки просто беглецы, так как живут одни и те же. А потому казаков надо перевес ти без остатку... Владимир понимал, что иноземцам кружит голову тяга к прежним вольностям, желание освободиться от ясака, а князцы жаждут нажиться за счет побежденных. — Сам по себе ясак небольшой, — рассуждает он, — его вряд ли можно счи тать причиной бунта. А вот излишние поборы вызывают у иноземцев возмущение. Федотовские камчадалы жаловались мне, что казаки собрали с них по два ясака. Больше всего обижались на Данилку Беляева. Ломаев вымученно ухмыльнулся. — Значит, был такой грех. Выходит, что я проглядел. Владимир вернулся домой. Запах свежей стряпни уловил еще в сенях. В избе было чисто. Вымыты от сажи потолок и стены, стол накрыт белой камчатой ска тертью. Прямоугольник зеркальца сиял на стене. На выскобленном полу лежали радужные половики. Федорка, румяно улыбаясь, закрыла на столе Евангелие, положила его на бож- ничку. Перед тем они читали с Настасьей заповеди Христовы. «Отказалась ли она от Ваньки Козыревского?» — придирчиво взглянул на нее Владимир. Поправляя на шее ожерелье, жена воскликнула ликующе: — Рыбный пирог испекли. На каменной плите. — Я его почуял еще в ясачной, — в глазах у Владимира веселые искорки. А Степанида силилась не говорить, что мука была последней, из мешка вытря сенной. Вечером в слюдяное окошко застучал дождь, слышались порывы ветра. Вда леке глуховато погромыхивал гром. Отдыхавший на лавке Владимир встал. — Надо проверить караулы, — предупредил он и, накинув епанчу, вышел из дома. Дождь сердито хлестнул ему в лицо. В небе шевелились черные тучи. Все ослепительней сверкали молнии, все громче гремел гром. Владимир двинулся к башне-нагородне, поднялся по лестнице на смотровую площадку. За караульного здесь стоит Козьма Марманский — казак в годах зрелых, непьющий, обстоятельный. — Гляди за реками: Камчаткой и Понычей. Как бы иноземцы сверху не приплы ли, не захватили врасплох, как Ермака... — наказывает приказчик. ВАСИЛИЙ СТРАДЫМОВ ДОШ КАЗАЧИЙ КРЕСТ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2