Сибирские огни, 2008, № 7

ВАСИЛИЙ СТРАДЫМОВ КАЗАЧИЙ КРЕСТ Авраамием — бывшим сыном боярским Федором Козыревским. Федор тайно снаб­ жал архимандрита вином и уверял, что на Камчатке можно хорошо покорыстовать­ ся, потому что там много пушного зверя. «И Петька у меня там служит, и Ванька- внук туда рвется». Но если бы Мартиан знал, какие мытарства ему придется претер­ петь в пути, он правдами и неправдами остался бы в Якутске. Удручала архимандрита дорожная пища. «Что аз ядм? — сетовал он. — Оленью строганину, да чай пью в придачу. В монастыре тобольском поел бы три пироги с красной рыбой да икру, уху стерляжью да двое блины, одне с маслом, а другие с медом, пшенную бы кашу да кисель с патокою, да выпил бы пива ядреного». От этих мыслей сосет у него под ложечкой, слюна набегает, дурман в голове... 3 Во время одного из привалов Софрон разжег костер, закрепил на нем почер­ невший котел. Погреться у костра подошли Федорка с Настасьей, а за ними прито­ пал Ванька Козыревский. Поглядев на чахлое пламя, сказал: — Плохо горит, пойду за дровами. Федорка понимающе улыбнулась, а Ванька на это подумал: пусть знает, каков рыцарь Ванька Козыревский. Он достал из вьюка топор — дорогую вещь для кам­ чадалов, за нее дадут много соболей. Углубился в лес, оставляя глубокую дорож­ ку в снегу. Голоса людей стали приглушеннее, деревья замерли настороженно и хмуро. За торчащей в небо лиственницей раздался резкий крик. Вздрогнув от неожи­ данности, Ванька крепче сжал топор. Пролетела кедровка. Фу-ты! До чего же про­ тивный, визгливый голос! Сама трусиха и других пугает до смерти. Со злостью ударил топором лиственницу, и стальное полотно разломилось на части, дерево оказалось крепче железа. Вот досада! Выругавшись, Ванька вернул­ ся к костру, который загорел размашисто от веток, брошенных Софроном. Серди­ то буркнул: — Кончил топор... — и бросил топорище в огонь. Глянул на Федорку, а та улыбалась, как показалось ему, с пониманием, что за дровами он пошел ради нее. — Кусаган (плохо) твое дело, —-покачал головой Софрон, держа в руке бере­ стяную кружку, и обратился к Настасье, разливавшей из котла чай: — Я кут (мне налей). «Не от этого ли идет прозванье «якуты»? — подумал Ванька. — Чай пить они сильно любят». Показался Верхоянский острожек, ощетинившийся тыном, сизые столбы дыма манили к теплу. Предстоял отдых, но Владимир беспокоился, чтобы он не перерос в беспорядок. Нельзя допустить самовольства новоприборных казаков, такого, как при первом походе. Душа у Владимира очерствела, обуглилась, будто разбитая гро­ зой сосна, и у него не будет пощады к тем, кто поведет себя расхлябанно. Нельзя наступать дважды на одни и те же грабли. Разместить большую ораву людей в маленькой крепостце было невозможно, а потому многие казаки устроились в чумах, поставленных на берегу реки. Решено было истопить баню, и первыми в ней должны помыться женщины. Настасья мыла в бане пол, а Федорка пошла за водой для котла. От проруби Федорка поднималась по бугру к калитке в деревянном частоколе. Подрагивало коромысло на ее плечах, скрипели настойчиво унты. Стало жарко, при­ шлось сдвинуть на затылок куколь. Откуда ни возьмись — Ванька Козыревский, в бекеше с поднятым воротником. — Погодь маленько... — улыбается он. Глаза у него липкие, как смоль. Со скрытым удовлетворением Федорка ставит на снег деревянные ведра, вода чуть брызжет через края. — Чего тебе? — спрашивает с веселым недоумением, щеки теплятся румянцем. — Погуторить хотел. Вот, угощайся, — протянул ей медовый пряник, похожий на бубновую масть в картах. Федорка чопорно взяла пряник, а Ванька успел потрогать ее пальцы. — Какая ты холодная, — игриво восклицает он. — И красивая... Лису-черно- бурку добуду тебе на Камчатке. Станешь настоящей барышней.