Сибирские огни, 2008, № 7

не), так и более отдаленная — российского северо-запада, а дальше и всей провинциаль­ ной глубинки. И, несмотря на то, что главный герой романа — кот, в центре повествования — корневая, исконная, изрядно уже порушен­ ная, но не сокрушенная еще, не загубленная, окончательно уходящая Россия двадцатого века. Рассказ о необычном камышовом коте и ведется в ее контексте, прописанном авто­ ром очень четко и зримо. Ст. Золотцев хоро­ шо передает детали и особенности быта род­ ной ему псковско-новгородской глубинки, людей, ее населяющих. Роман достаточно густо населен. Но каждый персонаж здесь — самобытный характер, своеобычная фигура «с лица необщим выраженьем». Что уже само по себе говорит об авторе как о масте­ ре художественной прозы. В результате со­ вершенно бытовая и узко-локальная, на пер­ вый взгляд, история камышового кота-най- деныша, как от брошенного в пруд камня, расходится расширяющимися концентричес­ кими кругами, захватывая важнейшие аспек­ ты человеческого бытия и достигая притче- вой емкости. Книгу «Столешница столетия» заверша­ ет одноименный роман. В содержательном плане — это художественно-мемуарное ска­ зание о тех простых, но талантливых русских людях, которых в детстве и юности знал ав­ тор и с помощью и посредством которых вы­ ходил на жизненный простор. О тех, на кото­ рых всегда держалась Россия. Роман сюжет- но прост: автор вспоминает, как отправляли его гостевать в детстве то к одним родствен­ никам, то к другим. Были они подчас очень разными, но все вместе, близкие и дальние, составляли ту почву и корневую основу, име­ нуемую в русской сельской глубинке емким словом «родова», на которой взросло не одно поколение. «...Все они, эти люди послевоенной древне-русской местности, и крестьяне, и го­ рожане, и «советско-партийные служащие», и мастеровые, и фабрично-заводские, все каж­ дый по-своему— ощущали и знали свою при­ частность к родове. Эта приверженность не­ сла в себе и чувство некой ответственности за других к ней приверженных и причастных. Прежде всего — за младших, за детей и вну­ ков. За «мелких», за «малят», пусть вовсе не своих, а «многоюродных», но все равно — наших...». «Столешница столетья», собственно, и есть роман о родове — редкое, несмотря на уйму повествований о детстве, отрочестве и юности, в нашей литературе произведение о мире, где человек никогда не бывает оди­ ноким. Для чего, помимо того, чтобы отдать дань дорогим и близким людям, писал эту, пожалуй, самую свою автобиографическую вещь автор? Ну, во-первых, объясняет он, «в истории моей родовы, как в капле воды — окоём, отразилась История моей Родины». А во-вторых, что не менее важно, «с приходом «иных времен» началось «выветривание» главных основ того миропорядка, что был нашей начальной жизнью. А эти основы зва­ лись: Дом, Семья, Род...». Вот и напоминает в романе «Столешница столетий» о них пи­ сатель, озабочиваясь тем, чтобы не поросли они «травой забвения», не стали всего лишь омертвевшим «историческим слоем». Вместе с тем, задается Ст. Золотцев в романе и таким больным вопросом: а кого винить в том, что «охромевают», завалива­ ются вековые устои? С одной стороны, вроде бы все ясно — «виноват миропорядок, система, порождав­ шие уродливость человеческих взаимоотно­ шений». То есть, по-шекспировски говоря, «время вывихнуло сустав», и как следствие, — все остальное. Но автор вслед за одним из представителей своей родовы, придержива­ ется другого мнения. «Времена— всегда одни и те же, — был убежден тот родич. — Что толку время хаять? Это мы переменяемся, это с нами что-то не то деется...». «Вот и сейчас— всё и вся переменилось, — пишет Ст. Золотцев. — Люди ходят в хра­ мы, не опасаясь ничьих порицаний за это. И даже многие недавние «богоборцы» разгова­ ривают и ведут себя так, словно у них вместо крови лампадное масло. И что же? Разве ста­ ла наша жизнь более светлой и радостной, чем в те годы? Стала ли она более духовной? Спросим себя иначе: разве мы сегодня, каж­ дый из нас, меньше стали испытывать стра­ хов за свои судьбы и за будущее своих детей? Хорошо, хотя бы так: стала ли наша жизнь более русской жизнью, нежели в те годы, когда она была прежде всего «советской»? И повисают эти вопросы в воздухе...». Роман, давший название всей книге, Ст. Золотцев озаглавил «Столешница столетья». В метафорическом и символическом этом за­ головке столешница, однако, присутствует самая что ни на есть реальная. Рассказом о ней роман, да, собственно, и книга вся и за­ канчивается. Огромная эта (персон на двад­ цать) столовая доска, сшитая из нескольких кусков дерева самой отменной породы, про­ винциальными мастерами-краснодеревщика- ми была покрыта искусными инкрустациями, знаменовавшими собой «едва ли не все глав­ ные события, которые произошли в России с середины XIX столетия по начало 60-х лет нашего века... Едва ли не все вехи отече­ ственной жизни, прошедшей за сотню с лиш­ ним лет, славные, гордые, горькие и крова­ вые вехи были запечатлены в этом наборном овале». Несколько поколений мастеров созда­ вало эту уникальную историю государства российского в дереве, и каждое дополняло шедевр новыми эпизодами и картинами, при­ 185