Сибирские огни, 2008, № 7

способных пишущих людей могли вести от­ носительно безбедное существование, вдох­ новенно или хотя бы квалифицированно тво­ ря образцы словесности. Конечно, если толь­ ко они не декларировали в этих образцах свою враждебность системе, государству...». Но, замечает Ст. Золотцев, в том же самом «осо­ бом» мире мощной словесной индустрии во главе с писательским «департаментом», «была, существовала и постоянно пополня­ лась и обновлялась самая совестливая, самая пронзительно-правдивая русская проза. Причем она и состоялась, и оставалась та­ кой наперекор и вопреки каленому железу тех тисков, которыми сжимала ее государствен­ ная бесовщина». Столь же честно и объективно оценива­ ет Ст. Золотцев и само время становления своего литературного героя (а поскольку ро­ ман во многом автобиографичен, то и себя самого). В романе два параллельных плана— эпоха «развитого застоя» и нынешняя. Обе подаются автором в сравнении. И сравнение это — то в пользу одной, то другой. (Кстати, нынешняя жизнь показана автором также ярко, сочно, иронично-саркастично). Такое сопоставление эпох — не самоцель. Автор и его герой-рассказчик, как и многие из нас, — дитя двух эпох одной человеческой жизни, в каждой из которых было и хорошее, и плохое. «Не к тому я все это говорю, чтобы отдавать предпочтение мерзостям одной эпохи перед гнусностями другой. Вот мое убеждение: с тех давних лет уже позапрошлого века, когда рус­ ский гений в сердцах воскликнул: «Бывали хуже времена, но не было подлей!» — с тех пор каждый живущий в России мог именно этими словами определять свое время. Имел право. .. .И право на то, чтобы звать свое вре­ мя самым прекрасным мгновением вечности — тоже. М о ё время было и тем, и другим. Таким и остается!». Но вот что интересно. Неупокоенная «тень Мастера» из своего еще более далекого далека покрывает обе обозначенные автором романа эпохи, как бы связуя их воедино. И вовсе не потому, по мнению Ст. Золотцева, что сразу же после публикации в журнале «Москва» романа «Мастер и Маргарита» Бул­ гаков стал культовым писателем, а потому что поставил он ребром проблему общественной и духовной бесовщины, и увидел ее под сво­ им углом зрения. По убеждению автора кни­ ги «Столешница столетья», совсем не так, как потом объясняли многие исследователи и толкователи Булгакова, называвшие себя «во- лондоманами». «Именно они-то, «придвор­ ные оппозиционеры», втолковывали читате­ лям, что главное в их новом кумире — не тра­ гедия глубоко русского и глубоко христианс­ кого художника слова, столкнувшегося с сис­ темой бесовщины XX века, а — сама бесов­ щина. .. Очень удобен стал им, грядущим «ли­ бералам» и «демократам», автор «Белой гвар­ дии», чтобы с помощью своих залихватски шумных трактовок показывать «фигу в карма­ не» тому самому режиму, которому они верно служили». Ст. Золотцев не просто не согласен с эти­ ми трактовками, а предлагает читателям сво­ его романа собственное видение Булгакова— именно как «глубоко русского и глубоко хрис­ тианского художника». И проводит в подтвер­ ждение захватывающее литературоведческое исследование булгаковской прозы. При этом сам ее автор не стоит в числе любимых писа­ телей Ст. Золотцева. Но он и здесь честен и объективен, обнаруживает не поверхностные суждения, а глубокое знание предмета и от­ менную эрудицию. Проявляется Ст. Золотцев в романе и в своей главной ипостаси — критика современ­ ной литературы. Целые страницы отданы литературно-критическому анализу, размыш­ лениям о состоянии нашей словесности с пространными цитатами. Однако роман это не портит. Во-первых, автору удается орга­ нично сочетать прозу с критикой, а во-вто­ рых, такого рода анализ здесь очень даже уме­ стен, поскольку «тень Мастера» лежит и на нынешней литературе, насквозь пронизанной «бесовщиной». Прекрасной иллюстрацией такой словес­ ной «бесовщины» служит в романе фигура Ляли Белькиной — некогда хорошей журна­ листки, переквалифицировавшейся в созда­ теля эротической прозы. А случилось это все в той же бывшей операционной профессора Спасского, куда после героя-рассказчика все­ лилась Ляля. «Заклятие» Спасского продол­ жало действовать. Надо отметить, что в главе о Белькиной и ее эротических опусах Ст. Золотцев, воз­ можно, нагляднее всего показал, что очень даже можно «повенчать» «розу белую» яркой, сочной, иронично-пародийной прозы с «чер­ ной жабой» острого, как скальпель, критичес­ кого анализа. Впрочем, есть в данном произ­ ведении немало и других подтверждений того, что перед нами своего рода автобиог- рафическо-литературоведческо-критический роман. Тень Мастера, персонажи булгаковской прозы преследуют героя-рассказчика с пер­ вого появления его, юноши из глубинки, в столице. Он снимает в одном из домов ста­ рой Москвы комнатушку в полуподвальчике. И его пути пересекаются с огромным котом хозяйки по имени Бегемот, предельно наглым, «с садистско-издевательским оскалом» на круглой жирной морде. Десятилетия спустя герой-рассказчик снова попадает на знакомую улочку. В особнячке хозяйничает какая-то фир­ ма. Он пытается путано объяснить молодому охраннику, что когда-то юношей здесь жил. Охранник в фирме недавно, зовет напарни­ 183